Улица Венеалме

– Прямо вот твоим, любовь моя, бородатый мой Анвер. Я не хочу, чтобы с моим именем сейчас были связаны какие-то сделки. Для Пулата я буду выздоравливающим после тяжёлого потрясения человеком, который не торопясь восстанавливает и укрепляет связи и репутацию семьи. А потом – "Пф-ф-ф!" – и откуда ни возьмись появляется наследник и любимая красавица жена, и всплывают все те спрятанные до поры до времени дела и новые связи, которые направлены на благо рода. Думаю, я произведу нужное впечатление.

– Я не сомневаюсь, Конда, – сказала Аяна, запуская руки под его камзол. – А вторая?

– А вторая – немного иного свойства. Постой-ка тут... Хотя нет, пойдём.

Он зашёл в дом, поцеловал в макушку Кимата и провёл Аяну за руку мимо мальчишек, бойко таскавших из большого блюда жареные по.

– Тут кое-что для тебя, – сказал он, отцепляя от седла Кестана небольшой свёрток. – Посмотришь чуть позже, когда все разойдутся.

– Ты дразнишь меня.

– Как всегда, любовь моя. Как всегда.

Мальчишки шуршали листами, вставая, а Аяна сидела, как на иголках, еле сдерживая любопытство, ёрзая и покусывая ноготь.

– До свидания, эйстре! – сказал наконец Бертеле, уходивший последним. – Прости, всё не удалось подтереть.

Аяна печально пожала плечами, глядя на очередное жирное пятно на полу.

– Ну что ж поделаешь... Бывает. До встречи. Конда! – вскочила она. – Что там?

Она взбежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Конда ждал её, сидя на кровати с Киматом.

– Вот.

Она с любопытством схватила свёрток. Бечёвка упала на кровать, прошелестела матовая бумага, и голубая нежная седа захолодила её пальцы.

– Стамэ, – Конда мягко обхватил её запястье. – Угадай, что внутри.

– Внутри? – удивилась Аяна. – Это не просто ткань?

– Нет. Гадай. Это мягкое.

– М-м-м...

– А я к тебе со всей душой, – крепко обиделся Конда. – А ты вот, значит, как?

– Прости, – пискнула Аяна, когда он отпустил её губы.

– Теперь ты можешь убедиться, что твоя догадка мало того, что обидна, но ещё и неверна. Вот. Убедилась? Гадай дальше. Это то, чего не хватает многим мужчинам, а в особенности, нашему сторожу в парке.

– Совесть? – изумилась Аяна. – Мне больше не надо, спасибо. Мне хватает той, что есть. И у кого ты...

– Неверно. Ладно. Оно было живым, но теперь – не совсем. Не вполне.

Аяна попятилась от свёртка.

– Животное? Ты принёс мне дохлую ласку? – с ужасом спросила она. – Зачем?! Для чего?

– Ласку? А-а. Да. Многим действительно не хватает ласки. Но нет. Нет. Ладно. Сейчас, погоди, я успокоюсь... Да. Открывай.

Аяна двумя пальцами откинула голубую ткань и распахнула глаза.

– Что это? – вытянула она шею, робея коснуться. – Это...

– Да, любовь моя. Смотри.

Аяна замерла, ловя смеющийся взгляд Конды, пока тот осторожно дотрагивался до её волос. Он поднял с кровати небольшое чистое зеркало и дал ей в руку.

Из зеркала на неё смотрела синеволосая ондео.

– Окраска и изготовление заняли какое-то время, сегодня я забрал его из мастерской. Мне как-то противна мысль о том, чтобы носить чужие волосы, поэтому тут только твои.

Аяна крутила головой, пытаясь рассмотреть в небольшом зеркале ровно обрезанные голубые пряди, которые слегка щекотали ей плечи.

– А это... погоди. Дай закреплю.

Аяна с восторгом смотрела в зеркало. Голубая вуаль, скрывающая лицо, кроме глаз, напоминала ту, которую крепила к причёске Чамэ, чтобы исполнять танцы Телара.

– Теперь ты можешь стать ондео в любой момент, не пуская мне в глаза голубую пыль того странного засохшего состава и не боясь превратиться обратно в Аяну от малейшего дождя. Ты тогда сказала, что я избавил тебя от воспоминаний. Но там были не только тяжкие, не правда ли? Пусть это остаётся напоминанием о тех днях. Смотри, Кимо, какая красавица твоя мама. Айи, а ну-ка, примерь твой халат Фадо. Хочу посмотреть, совпал ли цвет.

Аяна повернулась к небольшому шкафчику и вытащила голубой халат.

– Ну как тебе?

– Ты прекрасна. Там стучат, иди, открой, любовь моя.

– Я?

– Да-да.

Аяна сбежала вниз по лесенке, шелестя халатом, и распахнула дверь.

– А... Э... О.

Арчелл сглотнул, нахмурился и потупил взгляд.

– Э...

– Зови меня Ондео, – мягким, томным голосом пропела Аяна из-под вуали, впадая в бесшабашное веселье. – Ты прервал... моё представление. Ты будешь... наказан.

Арчелл покраснел и отшатнулся от двери, захлопывая её.

Конда сидел на кровати, закрыв лицо рукой, и трясся от смеха.

– Я клянусь, это сделала не я, а та актриса, которой ты увлёкся!

– Не оправдывайся, Ондео. Я слышал всё. Я слышал даже звук, с которым кровь приливала к его несчастному невыспанному лицу.

– Конда, да чем он занимается-то? – воскликнула Аяна, откалывая с одной стороны вуаль, которая норовила забраться ей в рот. – Почему он такой измотанный? Что он делает ночами?

– То же, что у тебя не получилось сделать тогда с парнями. Он спаивает чужих камьеров и держит меня в курсе дел, – хмыкнул Конда. – Кир Пай Конда не может таскаться по кабакам ночами, так как он снова приличный человек, а вот его камьер... Правда, он недоволен тем, что ему самому пить при этом нельзя, но зато он неплохо сохранился для своего возраста и рода деятельности.