Улица Венеалме

Аяна робко подняла фойк и глянула снова, но крейт уже смотрел на занавес, и она рассматривала его, насколько позволяло расстояние и искажение линзы. Седой смуглый мужчина довольно плотного телосложения, в ярко-синем камзоле необычного кроя, сидел, отпивая вино, рядом с довольно молодой женщиной, тоже темнокожей, в белом платье, с ожерельем на шее, будто собранным из сотен искристых звёзд.

– Я думала, креа Аселлит постарше...

– Он поздно женился.

– Но внучка...

– Побочная. Аселлит слегка за тридцать. Они в браке шестнадцать лет.

Откуда-то из темноты внизу вдруг вышли катьонте с гасильниками на длинных ручках и затушили свечи, горевшие вдоль стен. В зале стало чуть темнее, и вдруг огромные люстры качнулись и поплыли вверх, ещё сильнее затемняя большое помещение, щедро украшенное позолотой, росписями, бархатом, роскоши которого вторили платья дам, пышные и яркие, и их украшения, блеск которых, впрочем, слегка померк, когда люстры поднялись к потолку.

Занавес раздвинулся, и Аяна повернулась к сцене, забывая про линзы, гостей, крею и крейта, потому что зрелище было поистине чудесным.

Громадный задник представлял собой изображение каких-то покоев с каменными стенами, на фоне которого древняя креа ждала из военного похода мужа. Он сменялся вдруг раскручивающимся откуда-то сверху изображением зелёного густого леса, в котором заблудился этот крейт, и снова покоями, где креа со своими придворными дамами ткала мужу огромный ковёр с картой государства, который потом, прицепленный за четыре угла на тонкие верёвочки, летел, колыхаясь, в густой лес, под тревожную музыку, и помогал правителю найти путь, а рядом с крейтом летали, держась за канаты, закреплённые на потолке, в пышных одеждах, похожих на обрывки тумана, лесные духи, бледные, белые, в странной обуви с длинными носами, с блестящими крыльями на проволочных каркасах, и музыка сменялась на звенящую, пронзительную, загадочную и наполняющую ожиданием волшебства.

Аяна с интересом следила за ходом пьесы, потому что одна из этих лесных дев вдруг обратилась к крейту, признаваясь ему в любви, обещая "негу наслаждений" и суля сделать его таким же, как и остальные духи, бестелесным, но бессмертным. По их разговорам казалось, что крейт вот-вот согласится, но он вышел из леса, оставив деву на опушке, и поднялся в каменный замок, к жене, прочитав длинный монолог о долге и ответственности – и волшебство внезапно исчезло.

Скучая, Аяна дослушала их разговоры про благо государства под бравурную музыку, и, когда катьонте зажгли свечи вдоль стен, а люстры вновь опустились, освещая зал, с недоумением повернулась к Конде.

– И тут этот долг? – спросила она удручённо. – Конда, почему?

Он весело пожал плечами, но тут в двери ложи постучали, и он встал, открывая створки.

– Кир Пай, позволь выразить уважение, – сказал, вежливо кивая, незнакомый Аяне мужчина. – Рад снова видеть тебя... среди нас.

Он пристально взглянул на Аяну, будто ощупывая её лицо под плотной вуалью, оценивающе оглядывая её волосы и халат.

Аяна резко встала. Этот взгляд сверху, бесцеремонный, довольно откровенный, был неприятен ей. Он напомнил ей кира Усто Дулара, который примерно так же ощупывал её чуть пониже спины. Кто он такой, чтобы вот так осматривать её, да ещё и не стесняясь стоящего рядом Конды? Она слегка задрала подбородок и вернула ему этот оценивающий взгляд, заодно отметив про себя, что одна из застёжек на его камзоле пришита чуть кривовато.

Мужчина с каким-то недоумением и недоверием встретил её взгляд, словно рассматривал предмет мебели, а тот внезапно пренебрежительно глянул на него.

– А твоя спутница, полагаю...

– Ондео, – сказал Конда. – Моя ондео.

Большая карета с сиденьями, мягкими, как облака оурана, медленно везла их по берегу кирио, спускаясь по петлям мощёной дороги. Конда высунулся в окошко.

– Ещё медленнее, Ярвилл!

Он задёрнул шторки и осторожно отцепил вуаль Аяны от парика, потом скинул капюшон с её головы.

– Кто все эти люди, которые подходили к нам?

– Кирио, с которыми я веду дела или знаком.

– Ты так сказал "моя", как будто угрожал тому киру.

– Так и было. Мне не понравился его взгляд, но, судя по его кривой роже, тебе он тоже не понравился, и уж ты сдерживаться не стала.

– Там все с любовницами... Откуда тот... с женой?

– Он бы и рад, но она – родня крейта Гарды.

– Мне было страшно. Сначала. Я не привыкла к такому... – Аяна помахала руками. – Обилию всего.

– Да. Та роскошь душит. Неизменность этого всего тоже душит. Я впервые попал в театр лет тринадцать назад, и с тех пор уже выучил эту пьесу, потому что по меньшей мере раз в сезон Пулат обязательно выводил меня в свет.

– Тринадцать лет одна и та же пьеса? – изумилась Аяна. – Ты не шутишь?

– Нет. Их семь. И все вот такие.

– Я надеялась, крейт останется в лесу. Там была музыка и эти красивые лесные девы, но он предпочёл свою заунывную крею с её монологами. Ну, значит, он того и заслуживает.

– Согласен, – сказал Конда, целуя её. – Ещё можно сходить на пару приёмов, если хочешь.