Уловка-22

On the other side of Havermeyer stood the tent McWatt no longer shared with Clevinger, who had still not returned when Yossarian came out of the hospital. McWatt shared his tent now with Nately, who was away in Rome courting the sleepy whore he had fallen so deeply in love with there who was bored with her work and bored with him too. McWatt was crazy.	Дальше за Хэвермейером стояла палатка, которую Макуотт уже больше не делил с Клевинджером. Тот все еще не вернулся с задания, когда Йоссариан вышел из госпиталя. Вместо Клевинджера в палатке жил Нейтли, но сейчас Нейтли был в Риме, где обхаживал одну сопливую потаскушку, в которую влюбился по уши и которой изрядно надоели и ее занятие, и Нейтли с его пылкой любовью. Макуотт был совершенно ненормальный.
He was a pilot and flew his plane as low as he dared over Yossarian's tent as often as he could, just to see how much he could frighten him, and loved to go buzzing with a wild, close roar over the wooden raft floating on empty oil drums out past the sand bar at the immaculate white beach where the men went swimming naked.	При каждом удобном случае он норовил как можно ниже пролететь над палаткой Йоссариана, чтобы насладиться зрелищем насмерть перепуганного приятеля. Еще он любил с диким ревом промчаться над плотом, связанным из досок и пустых бочек из-под горючего, и над песчаной отмелью вдоль чистой белой полосы пляжа, где мужчины купались нагишом.
Sharing a tent with a man who was crazy wasn't easy, but Nately didn't care.	Жить в одной палатке с чокнутым не так-то легко, но Нейтли это нисколечки не смущало.
He was crazy, too, and had gone every free day to work on the officers' club that Yossarian had not helped build.	Он сам был тронутый: каждый свободный день он ходил работать на строительство офицерского клуба. Йоссариан в этом деле участия не принимал.
Actually, there were many officers' clubs that Yossarian had not helped build, but he was proudest of the one on Pianosa.	Вообще было много клубов, в сооружении которых Йоссариан не принимал ни малейшего участия, но больше всего в этом смысле он гордился клубом на Пьяносе.
It was a sturdy and complex monument to his powers of determination.	Это был весьма внушительный монумент, воздвигнутый не иначе как в честь железной решимости Йоссариана не пачкать рук на стройке.
Yossarian never went there to help until it was finished; then he went there often, so pleased was he with the large, fine, rambling, shingled building.	Йоссариан не подходил к стройке вплоть до полного завершения работ, но зато потом начал захаживать в клуб довольно часто.
It was truly a splendid structure, and Yossarian throbbed with a mighty sense of accomplishment each time he gazed at it and reflected that none of the work that had gone into it was his.	Уж больно ему нравилось это большое, просторное, красивое, крытое щепой здание, и он трепетал от удовольствия при мысли, что этакая красотища сооружена без его малейшего участия.
There were four of them seated together at a table in the officers' club the last time he and Clevinger had called each other crazy.	В последний раз Йоссариан и Клевинджер обозвали друг друга психами, когда они и еще двое сидели за столиком в офицерском клубе.
They were seated in back near the crap table on which Appleby always managed to win.	Рядом стоял стол для игры в кости, где Эпплби всегда ухитрялся выигрывать.
Appleby was as good at shooting crap as he was at playing ping-pong, and he was as good at playing ping-pong as he was at everything else.	В кости он играл так же здорово, как и в пинг-понг, а в пинг-понге был так же силен, как и во всем прочем.
Everything Appleby did, he did well.	За что бы Эпплби ни брался, он все делал хорошо.