Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов

Открыв замок, я начинал поиски обрезков каких-то бревен, они все были в снегу, завалены каким-то домашним мусором, потом я рубил их на снегу перед сараем под аккомпанемент хряка, потом грузил эти «дрова» в мешок и нес домой, топил титан, разжигая огонь газетой «Правда», которую выписывала мама. «Известиями» которые она читала, как интеллигентная женщина, разжигать было нельзя – там было много полезного, она вырезала оттуда заметки на тему воспитания и читала нам с братом для нашей же пользы.

Когда титан начинал гудеть, как паровозный котел, приходила мама, и папа вел нас в парикмахерскую стричь. Он садился в кресло бриться, а в соседнем нас по очереди с братом стригли под полубокс, потом обливали «Шипром» из бутылки с грушей, и мы шли домой по очереди мыться в ванной под гудящим жаром титаном, красным от жара вокруг дверцы.

Яша болел. После первого инфаркта он лежал дома несколько месяцев (тогда инфаркт считался очень опасной болезнью), потом был второй инфаркт, и он ушел с работы на инвалидность.

Тетя Лида, его жена, стала совсем несчастной, а до этого всегда смеялась. Она работала в какой-то лаборатории по проверке продуктов, и часто в их доме я видел образцы колбасы, сыра и даже икры, которые она проверяла на доброкачественность.

Убедившись, что продукт хорош, она несла образцы домой, и они ели их. Иногда, когда образцов было много, она приносила их нам, и мы тоже пробовали то, что другие даже не знали, как называется.

В их комнатах всегда пахло камфарой и лекарствами. Яша лежал на диване, и его лысый череп пугал меня, я редко заходил к нему, даже соблазн посмотреть телевизор, которого у нас тогда не было, я преодолевал – очень страшно было находиться с ним в комнате, телевизор тогда смотрели без света для лучшей яркости, но я все равно не мог, боялся его, сам не зная почему.

Однажды в пятницу, когда я шел за дровами в сарай, меня подозвал к себе крючковатым пальцем старый Каплун. Я подошел к нему, и он прошептал мне на ухо, что Яша умер. Я сразу поверил – он знал все.

– Ты не бойся мертвецов, бойся живых, – сказал мне старик.

Я побежал домой. За дверью у Яши было тихо, часы с боем молчали. Я пришел домой, мама сидела на кухне, сложив руки, и плакала. Я сказал ей про Яшу, она кивнула мне и приказала сидеть дома. В ту пятницу мы не мылись.

Потом она ушла помочь Лиде и долго не приходила, в Яшиной квартире до ночи хлопали двери и постоянно звонил телефон, потом вернулся из командировки наш папа, сходил ненадолго в квартиру Яши и допоздна куда-то звонил по поводу машины и места на кладбище.

Утром все было готово, мама одела нас с Сашей поприличнее, и мы пошли попрощаться с Яшей.

Я боялся мертвеца, несмотря на слова старого Каплуна, но, как только мы вошли, к нам подбежала тетя Лида вся в черном и стала нас целовать и плакать, потом она подвела нас к Яшиному гробу, и я зажмурился.

Он лежал в гробу в костюме, совсем желтый и незнакомый. Все это я увидел сквозь ресницы, Саша заплакал, а я нет, потом нас увели домой, на площадке стояли незнакомые мужики из Яшиного стройтреста – они должны были нести гроб. Мужики курили, и никто, даже профессор из квартиры 54, не ругал их. На самом деле сосед из квартиры 54 был кандидатом медицинских наук, но его в нашем доме звали профессором, он ездил на «Москвиче», на заднем сиденье которого лежал ковер. Он ни с кем не разговаривал, иногда кивал при встрече моему папе, но в близкие отношения ни с кем не вступал.

Однажды во дворе он разрешил мне сесть на заднее сиденье своей машины, и до сих пор я помню мягкость ковра – у нас такого не было даже на стене.

В двенадцать, за час до похорон, к нам на третий этаж забежала Райка-проститутка с первого этажа и сказала, что Дуня разносит пенсию.

В те времена, если человек умер до дня выдачи пенсии, семья пенсии не получала, но деньги всегда были нужны.

Моя мудрая мама, быстро скомандовала мужикам занести крышку и венки к нам в квартиру, немедленно сорвала с трюмо простыню, которой завесили зеркало, и закрыла дверь в комнату, где лежал Яша, и дверь в кухню, где готовили поминки.

Когда постучала Дуня-почтальонка, все было готово.

Лида открыла ей дверь. Дуня слышала, что в доме кто-то умер, но она была из другого района и точно не знала.

Она достала из сумки ведомость и дала Лиде подписать. Пока Лида не видящими от слез глазами искала Яшину строчку, Дуня спросила:

– А где Яков Соломонович?

– Он ушел, – тихо сказала Лида.

Дуня отдала стопочку купюр Лиде и сказала уже у двери:

– Ну дай Бог ему здоровья!

Дверь за Дуней закрылась, и Лида упала в коридоре без сознания.

На кладбище нас с Сашей не взяли, я лежал на нашем диване, закрыв голову подушкой, оркестр своей музыкой разрывал голову.

Мы с папой не пошли на поминки – я от страха, а папа по традиции. Он не принимал поминки – интуитивный иудей был мой папа, у него дома в Белостоке поминки не признавали.