Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов

Он, правда, выпил на кладбище с мужиками, но в квартиру не пошел, а мама с Сашей пошли, потом она долго с другими женщинами мыла посуду и убирала. Сашка пришел сытый, как вол, и рассказывал мне, как было вкусно, особенно ему понравилась кутья – он любил изюм.

ОБЫЧНЫЕ ЛЮДИ

ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО СЕРГЕЕВА

У Сергеева с утра возникла брешь во внутреннем мире. С вечера он поругался с женой без повода – она опять ела с его тарелки. Он много лет говорит ей, что ему это противно, но ей все равно, она продолжает и при этом говорит, что так надо, она худеет и ей нельзя есть, а есть хочется. Если он, тварь, этого не понимает, значит, он враг, а врага надо уничтожать, как вредное насекомое.

Он хлопнул дверью, отбросив тарелку, опоганенную чужими руками, и вдогонку услышал, что она ест из его тарелки с мотивом, этот акт у нее – сублимация полового акта, который происходит все реже и реже.

Второе, чего он не терпит, – когда она врывается к нему ночью в спальню и выключает радио, которое он слушает, как снотворное. Между ними две стены, но она слышит все. Фамилия дедушки ее Остроухов, и, видимо, слышит она не случайно, такая у них генетика, у Остроуховых, наверное, они были охотники и слушали, лежа на земле, как идет зверь, а теперь она охотится только на Сергеева. Давно его загнала в свои силки и ест потихоньку уже двадцать лет.

Вчера она тоже ворвалась к нему ночью и разрушила зыбкое пространство полусна-полудремы, пробила еще одну брешь, и до утра он уже не заснул, лежал и маялся с двумя пробоинами в личном пространстве.

Сергеев недавно узнал, что такое личное пространство.

Одна знакомая женщина на даче рассказала, что такими словами она отваживает милиционеров, останавливающих ее для проверки на дороге, – она им говорит, что они нарушают ее личное пространство, а те думают: «Что это за баба такая крученая?» – и отпускают, желая ей доехать только до первого столба.

Второй раз ему об этом рассказал его знакомый из Риги – они давно не виделись и пересеклись на дне рождения общего товарища.

Знакомый живет одиноко в доме в Сен-Тропе. Он сменил уже трех жен и никого не пускает в собственную жизнь. Он понял, что не может ни с кем жить. Иногда к нему приходят женщины, но никогда не остаются, он пресек давно такие эксперименты.

Ожидание, когда одна из них уйдет утром, стоило ему инфаркта.

Это было три года назад. Она не уходила, плескалась в бассейне, пила чай на его лужайке, а он лежал с закрытыми глазами и ждал. Каждый ее всплеск и шорох доводил его до красного каления, и как только хлопнула калитка и шорох шин ее авто затих, он встал и сразу упал.

Очнулся он в клинике, где его вернули к жизни, вывели из клинической смерти.

Он побывал где-то между раем и адом, вернулся домой и зажил совершенно отдельно. Он решил никогда не терпеть чужого насилия, да и врач сказал ему: «Не ломайте себя, это не аморально, живите в своем режиме, охраняйте свое жизненное пространство».

Он так и живет один, посторонние в доме бывают только в его отсутствие и делают все дела по дому, пока он обедает или катается на велосипеде по берегу моря.

Жизнь его наладилась, смерти он уже не боится, только желает одного – чтобы все произошло комфортно, одномоментно и без последствий.

Сергеев лежал без сна и думал, как же он жил без этого нового знания. Интуитивно он понимал, что это такое – у него был брат-близнец, и ему было тесно с ним в мамином животе. Потом он всегда был в коллективе и долго спал с братом на одном диване-кровати. Ему было тесно в общих спальнях, банях, на праздниках города и демонстрациях. Он вспомнил, как в двадцать лет стоял на берегу реки в толпе желающих посмотреть салют и ему скрутило живот. Он отбежал от толпы, потом упал на газон и лежал, пока не подошли милиционеры, решившие его забрать как нарушителя общественного порядка, но потом отстали – не хотели его, облеванного, везти в своей машине. Вытащили только из карманов жалкие деньги и поехали служить закону.

Он стал избегать скопления людей, потом появились женщины, врывающиеся в его пространство. Какое-то время он сам желал с ними быть днем и ночью, потом это проходило, и он пытался отодвинуться от них в своей постели, отгородиться делами и выдуманными поводами. Они не понимали, считали, что он охладел, но дело было совсем в другом: они просто мешали ему жить в своем гнезде, в своем коконе – так он называл свое личное пространство.

Сергеев сумел за много лет возвести стальные заборы вокруг своей зоны обитания. Редко кому было позволено гулять по его территории, внешне он был неприступен, но это стоило ему огромных усилий воли. Самоконтроль, которому он подчинился, был незаметным, но внутри кипела такая буря, что он сам не желал смотреть внутрь себя.