Говорила ведьма, что бабушка-трактористка там в 37-м году дедушку встретила, капитана НКВД, награжденного орденом за раскрытие вражеского подполья в библиотеке имени Гайдара. Там она и маму понесла после танго «В парке Чаир». Там же, в парке, капитан встал на рейд в бабушкиной гавани.
Мечты растаяли на тридцать седьмом километре Симферопольского шоссе. Машина встала, как скала на дороге. Платить за нее еще нужно было три года, а она встала на берегу реки Пахры.
До деревни далеко, никто не останавливается, все сперматозоиды спешат к своим яйцеклеткам, одинокой женщине никто не хочет колесо пробитое сменить, а может, и судьбу. Никого вокруг не было, только горка пустых бочек стояла рядом, без хозяина.
Грустно стоять с протянутой рукой, не расскажешь никому, что судьба решается, если ведьма не соврет.
Из-под берега выполз хозяин бочек, молодой джигит, видимо, отходил по нужде.
Лицо довольное, гибкий такой, подвижный, глаз горит, а ноги танец их танцуют народный на носочках, ну танец-презентация, когда мужчина показывает, что он орел. Орел подошел, рукава засучил и играючи поменял колесо. Про себя рассказал, что работает у брата на трассе в автосервисе, живет там же, зовут Гамлетик.
Деньги брать не хотел, тогда она купила его бочки и довезла его до мастерской.
Они ехали и пели песню «Черные глаза»:
Она стала слушать текст, рядом подпевал спаситель, все совпало.
Она повернула, съехала на обочину, у реки, у самой воды, остановилась, черные глаза были рядом… Произошел естественный отбор.
Поздно вечером они приехали к автомастерской. В беседке, за забором, ужинала семья брата – родители, маленькие дети и две тетки, которые подавали на стол. Нехитрая еда в беседке из сучьев и лампочкой на потолке. Было тихо, шум от трассы странным образом не долетал, было ощущение, что ты в Хосте или Анапе. Из маленькой магнитолы, стоящей на земле, звучала песня:
Так и осталась она на трассе – готовит, моет, убирает, подает в кафе проезжающим. Всегда в длинной юбке, с покрытой головой и без помады. Водка в кафе холодная, хинкали, харчо и кюфта славятся на трассе, на стоянке кафе «У Гамлета» полно машин.
Во дворе уже бегают двое ребят, черные и голубые глаза, как по заказу.
СПОНСОР ВТОРОГО ГОРЯЧЕГО
Композитор Шура Жох готовился к юбилею. Пятьдесят пять лет не шутка, Моцарт уже в тридцать пять закончил свои дни, а Бетховен к этому сроку оглох.
Жох был жив-здоров, творческого наследия у него к юбилею собралось навалом. Моцарт с Бетховеном, вместе взятые, меньше наваяли. Их уже нет, а Жох живее всех живых.
Симфонии, квартеты, хоры, песни и еще каждую неделю корпоративы, где он аккомпанировал дружному пению ударников капиталистического труда.
Жох сидел и составлял смету юбилея.
Хозяин ресторана за кантату его собаке на пятилетие дал бесплатно ресторан, поклонник и спонсор мюзикла «Истринские ведьмы» оплатил закуски (его любовница играла ведьму очень органично).
Главное блюдо взял на себя мужик с таможни, у которого только забор на даче стоил два миллиона евро. Ему Жох продал песню для жены, которая хотела на сцену так, что ее легче было убить, чем остановить на пути к искусству.
Шура занимался с ней вокалом, ходил с ней в оперу и даже один раз в творческом экстазе овладел ею, как маэстро. В минуты близости он просил ее звать его Амадеем. Она удивлялась его причудам и говорила:
– Экий вы, Шура, затейник!
Даже со спиртным все сладилось – были люди, воровавшие в дьюти фри, и они подарили ему весь набор алкоголя, от водки до виски. С такими напитками в грязь лицом не ударишь, а в салат рожей – со всем вашим удовольствием.
Вся загвоздка была со вторым горячим – вешать все на одного таможенника было неловко, а так хотелось, чтобы была рыба или рулетики из цесарки. Он ел когда-то эти рулетики в одном доме на Кап-Фера, где в составе цыганского коллектива поздравлял русскую жену арабского миллиардера. Он тогда хорошо заработал, переодевшись в цыганского барона, и поел этих рулетиков от звезды парижской кухни.
Он видел весь процесс.