Он сказал тост, написанный ему спичрайтером президента, что юбиляр – национальное достояние. Национальность юбиляра он, мягко говоря, не одобрял, но, узнав, что тот крестился в зрелом возрасте и даже устранил результаты обрезания у лучшего пластического хирурга, полюбил его с христианской неистовостью.
– Так вот, – сказал таможенник, – я вырос на ваших песнях…
С юбиляром он был примерно одного возраста. Потом он сравнил его с Маккартни и Уэббером и сказал в конце, что будет ходатайствовать, чтобы тому тоже дали звание «Заслуженный таможенник РФ», что соответствует званию «сэра», а может, и выше, если по понятиям.
Потом он хлопнул в ладоши, как Коперфильд, полез в карман к юбиляру и достал золотой значок таможенника в бриллиантах, с карающим мечом из платины. В дополнение к значку он подарил огромный нательный крест из золота, поднятого с «Титаника».
На аплодисменты вышла жена тостующего и спела песню юбиляра, написанную по случаю праздника. Песня явно напоминала «Оду к радости» Бетховена на слова Фридриха Шиллера в переводе Карена Кавалерьяна, но так изящно и неуловимо, что даже коллеги, сидевшие, стиснув зубы от ненависти, восхитились наглостью автора, переложившего Бетховена на хип-хоп.
Жена таможенника пела хорошо – она так точно попадала в фонограмму, спетую Отиевой, что в зале стали оглядываться в поисках Ирины, но той не было.
Все аплодисменты достались второй исполнительнице. Подтвердилось старое правило: кто первый встал, того и тапки.
Услышав, что зять покрестился, тесть подавился тамбовским окороком и уронил в тарелку дяди свою челюсть. Он мычал что-то беззубым ртом, но его вынесли вместе с челюстью, завернутой в салфетку.
В возникшей паузе все услышали с места импровизацию поэта на случившееся, он выкрикнул:
Не всем понравилось, но хлопали все, подальше спрятав свои могендовиды.
Юбиляр слегка поморщился, однако потом вспомнил про подарки.
«Надо выживать, сколько еще нужно сделать! Маркс, Гейне и Ньютон были не дураки», – меланхолически подвел итог юбиляр – рьяный прихожанин церкви Козьмы и Дамиана на Покровке.
Юбиляр просиял. Такие слова от уважаемого человека! О подарках он даже не говорил. Младший надеялся, что теперь жажда подарков уже удовлетворена, но он ошибся, встретив взгляд юбиляра, – жало с ядом еще копилось в том.
В зале произошло шевеление, на сцену вывалили «десять голосов, которые потрясли мир».
Мир этих кудесников был ничтожно мал: на пяти континентах их видели только в синагогах, культурных центрах домов престарелых и в русских ресторанах на бармицвах и свадьбах уважаемых людей из Черновцов, Дербента и Могилева-Подольского.
Большой мир даже и не знал, что после трех теноров, которые потрясли мир, появилось сразу десять, и они тоже потрясли мир, о чем, впрочем, мир не знает.
Девять немолодых людей, в джинсах и фраках, некрасивых, лысых и с толстыми ляжками, несинхронно скакали по сцене и пели на три голоса песни от Паваротти до «Мурки».
Так в советское время в любом ДК любой хормейстер собирал к районному смотру вокальный ансамбль из мужиков на заводе или фабрике и за два месяца готовил такое «чудо» из песен разных лет.
После трех песен вышел сам – лучезарный, красивый, как бог, руководитель, на фоне своего шоу поющих уродов выглядящий титаном и героем.
Он еще считал себя охуенно остроумным и вел концерты, дирижируя спиной к поющим, – это надо было видеть, слышать было мало.
Он прочитал стихи собственного сочинения, где были такие слова:
А потом они запели «Мурку», после «Шумел камыш» и закончили «Хэппи бездей» на мотив музыки юбиляра, написанной им для ансамбля «Голубые гитары». Руководитель подарил юбиляру свой сотый альбом со своим портретом с тысячного концерта мирового тура по кабакам и синагогам.
Через секунду улыбка сползла с лица маэстро, и он поскакал на следующий корпоратив, в голове уже крутились новые стихи, которыми он собирался поздравить следующего юбиляра за нормальные деньги (здесь он работал со скидкой, так сказать, для своих).