Улыбающийся человек

– Ну как же, – отозвался Сатти. – Сонни и Шер[13].

Стромер кивнула:

– Да, хотя мне эти прозвища никогда не нравились.

Сонни и Шер – неопознанные трупы, обнаруженные во время моего первого года службы. Полуразложившееся тело женщины выловили из реки Эруэлл. Ножевых ранений у нее было столько, что после сотни патологоанатом перестал считать, а на голове остались обрывки черного мусорного пакета, которым ее душили. Поскольку труп проплыл по территории нескольких районов, ни один департамент полиции не хотел брать расследование на себя. В итоге было решено поделить нагрузку поровну, или, выражаясь по-новому, пошерить. Неизвестная, в итоге получившая прозвище Шер, не подходила под описание лиц, находящихся в розыске. Что было вдвойне удивительно, так как спустя несколько недель из этой же реки выловили труп маленького мальчика. Результаты тестов ДНК показали, что это мать и сын, поэтому его прозвали «сонни», «сынок».

Казалось невероятным, что об их исчезновении не знал никто, кроме убийцы. Не помогли ни рассылка фоторобота, ни объявление с просьбой о содействии в поиске информации, ни документальный фильм, показанный по телевидению. «Дважды пропавшие» будто исчезали с лица земли, и никому не было до них дела. Те, чьи трупы обнаруживали, но опознать не могли, словно бы сразу рождались безвестными.

– В розыск его точно не объявляли, – сказал Сатти.

– Все немного сложнее, – возразила Стромер.

– То есть?

– Я считаю, что этот человек изо всех сил старался скрыть свою личность.

– При нем ведь не нашлось документов? – вмешался я, пока Сатти не начал опять придираться к словам.

– И этикетки были аккуратно спороты с одежды. Но это далеко не все. У него удалена кожа с кончиков пальцев.

Какое-то время все молчали.

– После смерти? Бандитские разборки? – спросил Сатти.

– Судя по состоянию рубцовой ткани, операцию провели за некоторое время, возможно, даже за несколько лет до смерти. Причем, судя по хронологии событий, он сам решился на это. Не похоже на бандитские разборки.

– Операция, – произнес я задумчиво. – Значит, был врач, больница? Такое вряд ли делают в частных клиниках.

– Я говорю «операция» просто потому, что не знаю, как еще это назвать. Бандиты отрезали бы руки целиком. Или отхватили бы пальцы кусачками. Здесь все сделано профессионально и продуманно. И некоторое время назад, так что, скорее всего, добровольно.

– Добровольно… – повторил Сатти, будто впервые слышит это слово. – Видел я как-то чувака, который спалил себе пальцы зажигалкой. Хотел пройти через границу какого-то там Хреностана.

– Это совсем другое. При ожогах, порезах, попытках срезать кожу самостоятельно повреждаются глубокие ткани и остаются рубцы. И отпечатки пальцев просто меняются. Но в этом случае верхний слой кожи удалили и заменили.

– Чем?

– Это называется «пересадка кожи», Питер. Если тебе такое сделать, ты здорово помолодеешь…

Я подался вперед:

– Но зачем такое с собой проделывать?

– Действительно непонятно, с какой стороны ни посмотри… Даже если взять вора-рецидивиста, какой смысл? В результате такой крайне редкой операции он, наоборот, обзаведется уникальными отпечатками пальцев, если их можно будет так назвать.

– Значит, смысл в том, чтобы скрыть что-то не в будущем, а в прошлом? – подумал я вслух.

– Это одна из версий.

– Но у человека же, кроме пальцев, еще много чего есть, – заметил Сатти.

– Вот именно. У большинства людей вообще ни разу в жизни отпечатков пальцев не берут. И труп редко идентифицируют по ним. Гораздо чаще по зубам, – уверенно заключила Стромер.

– Дайте угадаю: наш приятель редко наведывался к стоматологу?

– Наоборот, очень часто. Свои зубы ему или удалили, или обточили под коронки. Голливудская улыбка, вы же сами видели. Так что зубы тут не помогут. И последнее про внешность. Кто обратил внимание на цвет глаз?

– Ярко-голубой, – ответил я. Хотя это был скорее глубокий синий.

– Хорошо. Но неправильно. Глаза у него были довольно приятного карего оттенка. Он носил цветные линзы. – Стромер сдвинула отчет ровно на край стола, похоже довольная тем, что мы, особенно Сатти, потеряли дар речи от удивления. – Еще у него была четвертая стадия.

Мы продолжали потрясенно молчать.

– Рака, – пояснила она.

– Четвертая – это ведь плохо, да?

– Пятой не существует. Метастазы расползлись по телу, как гниль. Но ни в желудке, ни в крови не обнаружилось следов обезболивающих. Его должны были мучить нестерпимые боли.

Сатти встрепенулся:

– Выходит, тому, с кем у него так некстати пересеклись дорожки, надо было всего-навсего немного подождать?

– Несколько недель. Если бы не все это, можно было бы сказать, что погибший обладал превосходными физическими данными. Никогда не видела таких натренированных ног. Как у бегуна-чемпиона или у танцора балета.

– Беззубый балерун с терминальной стадией рака и без отпечатков пальцев, – пробормотал Сатти. – Ясненько.

– Готовы к остальному?

Мы молча ждали.

– Эйдан, просветите детектива-инспектора, о чем пойдет речь? – По лицу Стромер нельзя было понять, радует ли ее, что я сейчас потеряю работу, или нет.