«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике

– Я так и думал. Но мы отклоняемся от темы. У меня есть предположение, что решение загадки кроется гораздо глубже, в прошлом Бетти. Давайте поговорим о марихуане.

Длинные ресницы Эндрю, напомнившие Найджелу о покойной, скрыли выражение глаз собеседника, зато его выдало тело: оно не напряглось, как мог бы ожидать Найджел, а наоборот, расслабилось, избавилось от долгого напряжения. Эндрю сгреб карты и всецело сосредоточился на беседе.

– Марихуана. Тут вы на кое-что наткнулись.

– О чем, черт побери вы двое говорите? – воскликнул Хэйуорд. – Простите, Стрейнджуэйс. Но последние пару дней я просто блуждаю во тьме…

– Как и Бетти! Как и Бетти! – печально произнес Эндрю.

– Перед тем как ваша кошка повела себя так необычно, она была отравлена марихуаной, иными словами, доморощенным гашишем.

– Боже ты мой! Вы хотите сказать, эта дрянь была выращена здесь, на моей земле? – изумился Хэйуорд.

– Нет. Мисс Эйнсли сообщила мне, что ваша сестра как-то сказала ей, что этот наркотик и стал некогда причиной ее бед. Это была грязная история. Возле американских школ под видом сладостей или сигарет продавали наркотик. Он порождает эротические галлюцинации.

– Эротические? Это уже слишком, скажу я вам! – пробормотал, багровея от смущения, Хэйуорд.

– Мой дорогой Хэйуорд, – терпеливо произнес Эндрю, – сейчас не время чураться неприглядных фактов.

– Для начала мне хотелось бы выяснить, – продолжал Найджел, – знал ли кто-либо из вас об этом?

Возникла пауза. Эндрю с насмешливой вежливостью подался к брату, предлагая ему высказаться первым.

– Очевидно, что я ничего не знал, – выдавил наконец Хэйуорд. – То есть, конечно, мне рассказали про Бетти. Но после той истории я ее какое-то время не видел. Я был тогда в армии, про марихуану я вообще ничего не слышал.

– А вы? – Найджел повернулся к Эндрю. – Вы ведь долгое время были очень близки с сестрой.

– О да, я учился с ней в одной школе, когда это произошло. Это был мой последний семестр. Я многое знал.

– Тогда вам следует поделиться с нами.

– Да, думаю так будет лучше.

Эндрю Рестэрик решительно поднялся, сделал несколько длинных шагов по кабинету и остановился у каминной полки. В костюме с Сэвил-роу, с проницательным взглядом ясных глаз в обрамлении густых черных ресниц он смотрелся не хуже, чем его чопорный брат.

По мере рассказа Эндрю Элизабет, которую Найджел видел висящей в залитой снежным отсветом комнате, понемногу превращалась в школьницу – проказливую, удивительную, юную с красной ленточкой в волосах. Она тогда была бесшабашной – говорил Эндрю – полной жизни, жаждала какого-то опыта, помимо болтовни подруг и четырех стен школы. И опыт настиг ее прямо у стен школы. Однажды утром в перемену стайка ребят дурачилась во дворе, когда к ним подошел моложавый мужчина и заговорил с подростками. Вскоре он достал портсигар и закурил. «Никто из вас, детишки, конечно, не курит». Элизабет вспыхнула от такой подначки. Она никогда не пасовала, когда ей бросали вызов. И пока остальные только смотрели, она взяла сигарету. Она важно расхаживала по тротуару прямо перед воротами школы, дымила на виду у всех прохожих.

Разумеется, сигарета была совершенно безвредной, как и конфеты, которые незнакомец раздал остальным. Но он начал появляться довольно часто, в одно и то же время, на том же месте. А некоторое время спустя отвел кое-кого из детей в сторонку и пообещал – если они поклянутся никому не говорить – кое-что особенное из курева и леденцов. Начало было положено. Он умел втираться в доверие к подросткам, обращался с ними с приятной откровенностью, как с равными. Очень скоро его жертвы пристрастились к «особым лакомствам», которые он приносил. Воздействие их было настолько необычным, что ни один мальчик и ни одна девочка не смели никому рассказать, что с ними творится.

И, конечно, за удовольствие им приходилось платить. Поначалу незнакомец ничего не требовал. Но со временем они обнаружили, что задолжали ему такие суммы, которые невозможно выплатить. Он держался очень мило и ясно дал понять, как неприятно для всех будет, если про долги узнают родители. Да его жертвы и сами все равно рассказывать не стали бы. Порок в них угнездился и разрастался со страшной силой. Они нуждались в «лакомствах» и впредь. Потом детей постарше стали приглашать на взрослые вечеринки, которые становились все более разнузданными. Элизабет никогда не забивала себе голову приличиями – и стала в них участвовать. А учитывая, что наркотики только усиливали тягу Элизабет к удовольствиям, привести это могло только к одному.

Сам Эндрю не пал жертвой «лакомств».

– Я в те дни был жутко правильным, – сказал он. – Я даже возражал против того, что Бетти курит, как мне казалось, обычные сигареты. Но на нее нельзя было сердиться, она могла железный прут на мизинец намотать.

Но когда зависимость овладела ею, она стала угрюмой и замкнутой. Все, что он рассказывает им сейчас, она поведала ему через два или три года после того, как случилась беда.