Улыбки уличных Джоконд

Константин Павлович сидел на больничной койке в полосатой пижамной куртке, судорожно сжимал края белой простыни, которой он был укрыт до пояса, и оглядывал белую больничную палату. Рядом стояла еще одна кровать, на ней, по-детски подсунув под щеку ладошку, лежала на боку Зина и сонно хлопала глазами. Увидев, что ее сосед сидит и будто рыба, выброшенная на берег, разевает рот, она радостно улыбнулась, резво соскочила с постели, бросилась Маршалу на шею, беспорядочно начала покрывать его поцелуями, приговаривая почти как в кошмаре:

– Костя.

Поцелуй.

– Костя!

Еще один.

– Костенька! Очнулся, любимый мой.

Лицо Константина Павловича тут же намокло от ее слез, бок прострелило. Он поморщился, но обрадовался этому новому ощущению, улыбнулся в ответ, прижал Зину еще крепче. Потом отодвинул ее от себя, не отпуская, пристально посмотрел на нее:

– Ты мне не снишься? Точно?

Зина рассмеялась, вытерла глаза, взъерошила ему волосы:

– Нет, слава богу. Это я. И ты очнулся. Господи, как мне было страшно. – Она сбивчиво зачастила: – Тебя притащил в больницу какой-то человек, я не знаю, кто это, кто-то из ваших. Вы оба в крови – я видела, он тебя почему-то в это отделение приволок, и я спустилась вниз на крики. Все бегают, доктор кричит на сестер. Потом тебя увезли, а меня не пустили. Я чуть с ума не сошла. Никто ничего не говорит, только носятся как оголтелые и орут друг на друга. Потом Владимир Гаврилович приехал, он со мной все время сидел, пока тебя оперировали. А когда тебя мимо провезли на каталке, знаешь, как страшно было? Ты лежишь, глаза закрыты, сам белее, чем простыни, нос острый торчит, как у покойника, синяки под глазами. Ты представляешь, они меня не хотели пускать к тебе в палату! Я им такое устроила! Как миленькие койку перенесли. Правда, тут первый этаж, так что теперь нас с тобой два жандарма караулят – и в коридоре, и под окнами. Доктор сказал, что тебе очень повезло, что рана неопасная, внутренние органы не повреждены, и ты вот-вот должен прийти в себя. А ты не приходил. Весь день. И всю ночь. Иногда стонал. Иногда что-то бормотал. Утром доктор из вашего участка приходил, советовался с нашим, бородками своими трясли, головами качали. Говорили, что дело не в физиологии, а в психологии, что мозг – предмет темный, а у тебя, похоже, сотрясение от удара приключилось, что ты даже и не от удара, а от переживаний мог впасть в ко-ма-тоз-ное состояние. – Подняв к потолку глаза, Зина старательно проговорила сложное слово. – И что теперь все туманно, можешь очнуться в любой момент, а может и стать хуже. Но ты очнулся, хороший мой. Теперь хуже не будет, вот увидишь. Теперь все только хорошо будет.

Зина снова бросилась ему на шею, Константин Павлович на этот раз не сдержал возгласа, схватился за бок. Зина, испуганно прижав руку ко рту, отодвинулась.

– Отрепьев! Его поймали?

– Не совсем. Больно? – Девушка вскочила на ноги, бросилась к двери. – Я позову доктора. – Она выглянула из палаты, крикнула кому-то: – Доктора срочно сюда! Он пришел в себя!

Палата мгновенно наполнилась шумом и людьми: прибежал врач, тот самый, что оперировал и потом наблюдал Зину, сестра прикатила дребезжащий столик с блестящими инструментами, ватой, марлей, бинтами, какими-то склянками. С него сняли пижамную куртку, осмотрели повязку, заставили пошевелить пальцами на руках, на ногах, свесили ноги, постучали по коленкам молоточком, поводили им перед глазами, все-таки решили переменить бинты, долго срезали и отмачивали какой-то вонючей микстурой, доктор придирчиво разглядывал шов, пару раз больно ткнул в бок, удовлетворенно кивнул своим соображениям, чем-то смазал и велел сестре бинтовать. Когда Константину Павловичу начало казаться, что его теперь уже вовсе не оставят в покое и не пора ли симулировать потерю сознания, в дверь просунулась голова Филиппова.

– Проснулись, голубчик? – За головой в палату протиснулся и весь Владимир Гаврилович, а за ним тенью скользнул и Свиридов. – Вот и славно! Я и не предполагал, что вы у нас такой симулянт.

Глава 21. Пока ты спал

В палате остались только Филиппов, Свиридов и Маршал – Зина поначалу сопротивлялась, но услышав, что Владимир Гаврилович намеревается ввести Константина Павловича в курс произошедшего с момента покушения на него, побледнела и молча вышла за дверь. А начальник, еще раз осведомившись о самочувствии помощника и получив заверения в его готовности принимать информацию, подождал, пока на подоконнике устроится Александр Павлович, сам уселся на стул, закинул ногу на ногу, обхватил руками колено и выдал:

– Отрепьев мертв!

Маршал недоверчиво посмотрел на Филиппова, перевел взгляд на Свиридова и на всякий случай ущипнул себя за бедро – очень уж эта новость перекликалась с его кошмарами. Но Владимир Гаврилович продолжал сидеть на стуле в той же позе, внимательно наблюдая за реакцией собеседника, да и Александр Павлович не собирался ни в кого превращаться и никуда с подоконника не улетел.

– Мертв?