Улыбки уличных Джоконд

Между тем гул в ушах стал разборчивей, он узнал голоса Филиппова и доктора Кушнира.

– Увы, Владимир Гаврилович, хоть и доставили Константина Павловича быстро, счет шел на секунды. Шанс на удачный исход имелся бы лишь, пожалуй, если б убийца подкараулил Константина Павловича на пороге полностью готовой операционной, набитой врачами. Удар в печень, тут уж, простите, с’est la vie.

Простыня с крахмальным хрустом отодвинулась в сторону, и Маршал увидел коллег, склонившихся над ним с озабоченными лицами. Владимир Гаврилович покачал головой, тихо произнес:

– Подумать только. Ведь жениться собирался. Зинаиду Ильиничну это убьет.

Простыню совсем сдернули, стало еще холоднее, и Константин Павлович удивился еще одному открытию – он был совершенно голым! Но странное онемение во всем теле не давало ему возможности ни прикрыться, ни даже возмутиться такому необычному положению дел.

– Приступайте, доктор. – Владимир Гаврилович надел шляпу и отошел на периферию неподвижного зрения Маршала.

– Вы уверены, что вскрытие необходимо? Причина смерти ведь очевидна.

– Правила едины, Павел Евгеньевич.

Доктор Кушнир звякнул какими-то железками, отмерил пальцами расстояние на груди Константина Павловича и занес блестящий кривой нож.

«Странно, почему именно этим ножом?» – отстраненно, будто бы угроза вскрытия относилась к кому-то постороннему, подумал Маршал, наконец-то закрыл глаза и провалился в темноту.

* * *

Когда он очнулся вновь, было еще холоднее. И темнота не отступила. Тишину нарушал лишь мерный звук падающих из неисправного крана капель да электрическое потрескивание далекой лампочки. Глаза слегка пообвыклись, стало понятно, что и темнота не совсем кромешная – та самая лампочка со стороны левого глаза время от времени подкрашивала ее желтушными бликами. Видно, либо дверь в коридор прикрыли неплотно, либо в ней было окошко.

Голову повернуть опять не получилось. Как и не вышло пошевелить хотя бы мизинцем. В боку ужасно ныло, но располосованная и зашитая после вскрытия грудь совершенно не болела. Лишенный возможности двигаться и говорить, Константин Павлович поблагодарил судьбу за то, что в этот раз его не накрыли с головой. Хотя картина, доступная взгляду, динамичностью не отличалась. Сначала он рассматривал трещины на потолке. Их переплетения напоминали нанесенные на географическую карту реки с притоками. Увы, то место, где Волга должна была впадать в Каспий, было недоступно взгляду. Потом с румынской стороны на карту вползла зеленая блестящая муха, форсировала Днепр в районе Екатеринослава, перелетела на мертвую лампочку и какое-то время деловито приводила себя в порядок, потирая лапки. Наведя красоту, снова с жужжанием снялась с места, приземлилась на щеку Константину Павловичу, доползла до бороды, развернулась, не найдя там ничего интересного, по носу добралась до бровей, снова сменила курс и в конце концов уселась прямо на распахнутом правом глазу, снова приступив к туалету.

Щекотно не было, а со зрением произошли удивительные метаморфозы – левый глаз Константина Павловича продолжал разглядывать потолок, а правый с удивительной четкостью передавал в мозг изображение сидящей на нем мухи. Перламутровое зелено-синее брюшко с тонкими черным ворсинками, прозрачные, будто слюдяные, крылышки с тонкими угольными перепонками, коричневые выпуклые глазки и трущиеся друг об друга тоненькие щеточки передних лапок.

– Кыш, тварь! – Над лицом Маршала промелькнула чья-то рука. – Отстань от человека, нам поговорить надо!

Муха, обиженно затарахтев, снялась с места и улетела из поля зрения. А вместо нее почти все видимое пространство заполнило молодое бледное лицо в форменной фуражке и с курчавой юношеской бородкой.

– Здравствуйте, Константин Павлович. – Отрепьев пристально вглядывался в неподвижные глаза Маршала. – Вы же меня слышите? Я точно знаю, что слышите. – Он стянул фуражку, откинул со лба сальную прядь. – Понимаю, глупо желать здравствовать мертвому и выпотрошенному человеку. Ну, так и я же, как вы можете видеть…

Николай Антипович запрокинул вверх голову и оттянул несвежий воротничок – поперек тонкой шеи, прямо через середину адамова яблока, шел тонкий аккуратный разрез с уже запекшимися краями.

– А ведь это вы виноваты! Вы!

Отрепьев в возбуждении вышел из поля зрения обездвиженного Маршала, и тот лишь слышал его торопливые шаги, то удаляющиеся, то приближающиеся.

– Если бы вы не морочили голову бедной Зинаиде Ильиничне, если бы сразу женились на ней, все было бы хорошо. Я бы даже не посмотрел в ее сторону, это было бы табу! Она спокойно ждала бы своего материнства, и все были бы живы! Все! И вы, и я!

Константину Павловичу было очень интересно, почему Отрепьев тоже умер, но может и говорить, и двигаться, но для удовлетворения своего любопытства ему как раз и не хватало возможности двигаться и говорить, и поэтому он лишь слушал и иногда ловил глазами резкие движения теней на потолке.