Ум тронулся, господа! Аномалии мозга глазами нейробиолога

Основным аргументом против прогностического подхода является отсутствие прямых доказательств. Но существуют косвенные доказательства прогностического кодирования. Например, действие механизма эфферентной копии/компаратора подразумевает действие прогностического механизма мозга. Очевидно так же, что островковая кора, зажатая между лобной и височной долями, является той областью мозга, которая задействована в сопоставлении нисходящих прогнозов ожидаемых интероцептивных сигналов и входящих сигналов, содержащих информацию о прогностических ошибках.

Принимая подобные косвенные доказательства, психопатологи задаются вопросом, что же происходит, если прогностический механизм дает сбой. Ошибки являются индикаторами того, что все, что моделирует мозг на любом уровне, не вполне верно. Возможны два варианта: мозг может обновить данные и привести их в соответствие с сенсорными сигналами; или же он может инициировать действие, подтолкнув тело к желаемому физиологическому состоянию. Последний вариант – это основа гомеостаза (например, вы погрузились в ледяные воды залива Сан-Франциско и купаетесь несколько дольше дозволенного – внутренняя температура тела начнет опускаться за пределы, которые ваш мозг считает приемлемыми для ваших внутренних органов, и вы почувствуете, что вам нужно согреться).

С этой точки зрения функция мозга – минимизировать прогностические ошибки. Это имеет последствия для нашего чувства личности. Например, сигналы, исходящие из тела. По мнению Сета, когда внутренние модели мозга верны и устанавливается соответствие между спрогнозированным и реальным сигналом, вы чувствуете, что у вас есть тело, что ваше тело и ваши эмоции принадлежат вам. Соответствие между спрогнозированным и реальным сигналами подразумевает, что тело и эмоции – это «я», тогда как несоответствие приведет к ощущению того, что это «не-я». Яркость эмоциональных состояний и ощущение того, что они мои, зависят от того, как мозг делает верные интероцептивные прогнозы и минимизирует прогностические ошибки.

Но что, если прогностические ошибки случаются и не исправляются из-за неисправных внутренних моделей тела в мозге или же из-за того, что неисправны нейронные схемы, вычисляющие ошибки (интересно, что именно островок, отвечающий за прогностические коды и интероцептивные выводы, является ключевой областью мозга, пораженной при деперсонализации)?

Сет полагает – и подчеркивает, что это лишь предположение, – что это приведет к диссоциации, ощущению нереальности тела и эмоций, чувству развоплощения, отстраненности от самого себя. Как будто лучшей прогностической догадкой мозга об источнике интероцептивных сигналов – при условии постоянных ошибок – является вывод, что сигналы не принадлежат личности, что это «не-я».

Как и все, о чем мы говорили ранее, деперсонализация не разрушает «я». Все еще остается субъективность – личность-субъект, которая осознает отчужденность от прочих аспектов личности, в случае деперсонализации от ярких эмоций и чувств, благодаря которым мы чувствуем, что у нас есть тело. И хотя никто не утверждает, что наши чувства и эмоции не встроены в наше чувство личности, тем не менее любопытно с философской точки зрения, что они не входят в личность-субъект; «я» стоит в стороне и наблюдает.

* * *

Я любуюсь на то, как Николас возится со своей дочкой, ей год и месяц. Он обнимает ее, целует, как будто хочет дать ей всю любовь, которой не было у него в детстве.

Я спрашиваю, общается ли он со своим отцом.

«Я больше с ним не разговариваю, – отвечает он, – около года назад перестал».

«Были какие-то предпосылки?» – спросил я.

Он колеблется.

«Можешь не рассказывать, если тебе неприятно», – говорю я.

Но Николас решается рассказать. Когда он жил с отцом около десяти лет назад, отец выглядел здоровым мужиком в татуировках, «на него было страшно взглянуть… как уголовник». А затем он переехал на запад в Альберту и перешел к более тяжелым наркотикам. К тому времени, как он вернулся в Новую Шотландию, он сбросил семьдесят фунтов, теперь это был мелкий костлявый человечек с усталым лицом и алкоголическим носом, покрытым красными прожилками, «очень-очень несчастный человек».

Вскоре дела у него пошли совсем плохо. В полицию Новой Шотландии поступил экстренный вызов от отца Николаса. Приехав на вызов, полиция обнаружила в его квартире труп одного из приятелей Николаса, молодого человека двадцати двух лет. Позже определили, что молодой человек скончался от передозировки «Метадона». Отца Николаса обвинили в распространении наркотиков, но дело закрыли за недостатком улик. Вскоре после трагедии отец Николаса вступил в отношения с девушкой покойного, ей было всего восемнадцать.

«Прямо отсылки к Джерри Спрингеру[21]», – шутит Николас.

У этой мыльной оперы конец был отвратительный. Несколькими месяцами позже девушку нашли без сознания, через два дня она тоже скончалась в больнице в Новой Шотландии, предположительно из-за передозировки лекарственных препаратов.

Отец Николаса попал за решетку за вождение в пьяном виде.