Люди западной культуры обычно полагают, что духовность подразумевает необходимость установления связи с тем, что неким образом превосходит человека, с чем-то «иным» и «запредельным». В лучшем случае это некое прекрасное, мудрое и дарующее безусловную любовь начало. В худшем – властное, пугающее начало, способное безжалостно нас судить и глубоко ранить. Некоторые люди узнают об этом начале из текстов откровения, учений пророков, принципов традиции, строящихся на этих основаниях. Другие улавливают это начало в природе, воспринимают его через необычные переживания или узнают о нём от мудрых и уважаемых учителей. В своих многочисленных и разнообразных видах и формах эта модель «священного другого» является доминирующей религиозной парадигмой западного мира.
В Древней Индии, на берегах Инда и Ганга, люди открыли и практиковали совсем другой подход к духовности. В этой системе делался упор на обращении вглубь себя, а не во внешний мир, на понимании и очищении самого себя, а не на построении отношений с Другим, на созерцании и аскетизме, а не на молитве и ритуале. Следы этого иного, более органичного подхода к духовности, который, скорее, произрастает из живого опыта, а не привносится извне в наш мир, можно обнаружить в традициях йоги, джайнизма, буддизма и индуизма, однако чаще всего эти следы скрыты под многочисленными слоями как древних, так и современных западных влияний.
Стоит сказать, что по меньшей мере за тысячу лет до вторжения Александра Македонского в IV в. до н. э. в Индию дух западной религиозности проник в ландшафт Северной Индии. Миграция ариев через Хайберский проход и расселение их в речных долинах во II тысячелетии до н. э. привели к вытеснению аборигенной культуры и установлению в этом регионе традиции, предполагавшей существование наследственного жречества, священной истины откровения и пышных ритуалов общения с небесными богами мужского пола. В таких обстоятельствах более самоуглублённые местные традиции ушли в подполье и оказались на обочине ведического мира, откуда они периодически прорывались в доминирующую культуру на протяжении последующих веков. Один из таких прорывов древней мысли произошёл, когда «Упанишады», подпав под влияние йоги, которую практиковали лесные отшельники, были приняты в круг брахманской религии как приемлемое обновление индоевропейской ведической традиции. Поэтому возникший позднее индуизм представлял, по существу, смешение заимствованных западных и аборигенных индийских компонентов.
Более значительное потрясение произошло, когда Будда стал провозглашать свою Дхарму. Учение Будды, шедшее из глубин его личного понимания, обретённое посредством опыта усердной аскетической медитации в лесах и радикального очищения ума, появилось внезапно и бросило серьёзный вызов традиционной ведической вере. Ко времени великого буддийского царя Ашоки, жившего в III в. до н. э., оно уже смогло полностью вытеснить брахманскую традицию, однако после падения империи Ашоки и нестабильности, связанной с многочисленными волнами набегов, индуизм постепенно смог восстановить лидирующее положение в сфере индийской духовности. Буддизм не только оказался вытесненным на обочину культуры, но и постепенно оказался переработан в соответствии с прежде доминировавшей религиозной парадигмой и поглощён доминирующей традицией. Сегодня Будда считается в Индии воплощением Вишну, посланным на землю, чтобы научить праведных индуистов отказу от принесения в жертву животных и сподвигнуть их к вегетарианству. Даже в наше время буддийские учения нередко представляют с помощью терминов, происходящих из индуизма: «изначальное совершенство», «недвойственное сознание», «исконно пробуждённая внутренняя природа».
Так каковы же основные черты этой более древней, более органичной духовности, которой учил Будда на протяжении своей жизни? В первую очередь это радикально практическая, или опытная, духовность. Что вы