Ум в равновесии. Медитация в науке, буддизме и христианстве

Гипотеза Уилера относительно природы и значимости информации во Вселенной чрезвычайно важна для решения проблемы ума-мозга. Он утверждает: не стоит утверждать, что смысл, или семантическая информация, проявляется из бессознательных атомов или квантовых процессов, и столь же невообразимо, чтобы смысл проявлялся из бессознательных нейронов. Как отмечает физик Роджер Пенроуз, «необходимо, чтобы теория сознания, по сути, объясняла физику, работу которой мы воспринимаем в мире»[281]. Аналогичным образом необходимо, чтобы теория сознания объясняла и взаимоотношения между нейронными функциями и умственными процессами. Однако физики или нейрофизиологи вряд ли смогут сформулировать какую-либо убедительную теорию сознания, если будут изучать исключительно физические процессы. Любая всеобъемлющая теория сознания должна в первую очередь быть основана на методичных наблюдениях за максимально обширным спектром самих состояний сознания, а не только за поведенческими или нейрологическими коррелятами обыденных умственных процессов.

Большинство биологов на сегодняшний день уверены: сознание проявилось исключительно из физических процессов и после миллионов лет эволюции; оно представляет собой адаптивную черту, которая помогала организмам выживать и размножаться. Если это так, мы должны быть способны понять сознание, просто изучая неврологические процессы, из которых оно проявляется. Перед тем как переходить к этому выводу, однако, важно отметить цепочку эволюции естественных наук. Первыми появились инновации в физических дисциплинах — открытия Коперника, Кеплера, Галилея и Ньютона; затем воспоследовали великие биологические открытия Дарвина и Менделя (в сферах эволюции и генетики), а последними появились когнитивные науки, которые начались с трудов таких первопроходцев, как Уильям Джеймс, Зигмунд Фрейд и Карл Юнг. Последовательность этой эволюции человеческих познаний ясна — от физики к биологии к психологии, — и ученые массово верят, что эволюция космоса происходила именно в этом порядке: от неодушевленных физических объектов к живым организмам, а затем к сознательным субъектам. Можно ли это считать простым совпадением — или же наше представление об эволюции Вселенной в целом есть лишь отражение, лишь проекция эволюции европейских научных познаний относительно мира природы, появившихся в эпоху современности?

При взгляде в прошлое такой порядок не кажется обязательным: первые великие ученые могли бы и не быть астрономами или физиками — они могли оказаться биологами или учеными-когнитивистами. Открытия Дарвина и Менделя не зависели от предшествующего продвижения в физике, а самые новаторские теории Джеймса и Фрейда особо не опирались на открытия физики или биологии. Если бы деятели, запустившие процесс научной революции, были биологами, разве не могла бы современная наука быть основанной на органической, а не механической модели Вселенной? Если бы они были психологами, разве не могли бы современные ученые придерживаться совершенно иных представлений о роли сознания в мире природы?

На подобные гипотетические вопросы невозможно ответить, но они по меньшей мере должны побудить нас усомниться в якобы случайных совпадениях — в параллелях между последовательностью развития науки и научными представлениями об эволюции Вселенной. Ясно, что определенные когнитивные процессы в живых организмах возникают в зависимости от их мозга и нервной системы, но необходимые и достаточные причины для любых видов сознания ученым все еще предстоит открыть. Кроме того, они неспособны обнаружить присутствие сознания в чем-либо. Вот что это означает: если в мире природы есть какие-либо измерения сознания, влияющие на ход эволюции, ученые не могут каким-либо образом их измерить или даже узнать об их существовании. Поэтому вера в то, что сознание возникает исключительно из физических процессов, не подтверждается научными данными. Вместо этого она представляет собой материалистическое допущение — лишь отражение ограниченности научных методов изыскания, которые способны измерять только физические процессы.