Наконец учительница второго класса начальной школы решила что-то предпринять насчет Эдди. Она вызвала психолога-трудотерапевта. Мы с Эдди прошли через множество тестов. Мне эти тесты делать было необязательно, но я сама хотела. Мы должны были брать деревянные шарики и кирпичики и засовывать их в разные дырочки или укладывать в коробки. Мы должны были повторять фразы и делать много чего разного – например, прыгать на месте и со скакалкой. Что там было еще – я не так уж хорошо помню. Потом мама долго разговаривала с этим трудотерапевтом, а мы с отцом сидели в машине. Эдди хотел послушать детские стишки, но отец не пожелал включить СО. Он очень тихо и спокойно сидел за рулем, а Эдди возил машинки по моей руке, вверх и вниз. Наконец отцу это надоело, и он привел нас в школу. Мы сидели рядом с кабинетом, и нам все было слышно.
Эдди не купили ни обуви с липучками, ни пластиковых ложек и вилок. Список с этими рекомендациями я нашла в помойном ведре на следующий день после встречи с врачом, он был порван на кусочки.
Вечером, после беседы с психологом-трудотерапевтом, мама дала нам на ужин спагетти-колечки с мини-колбасками, а потом поднялась наверх и долго плакала. Я все свои миниколбаски отдала Эдди. Я велела ему сидеть прямо и ровно держать голову. А потом уложила его на пол, сказала, чтобы он держался снизу за край дивана, и попыталась вытянуть его ноги, чтобы они стали подлиннее. Я тянула и тянула, пока Эдди не сказал:
«Ты мне делаешь больно, Элли».
Мне не нравилось то, что я выше и сильнее его. Я чувствовала себя великаншей. Я, бывало, говорила:
А не надо было. Надо ему было научиться меня не слушаться, тогда бы я не чувствовала себя такой виноватой.
Глава шестая
По средам мистер Джонс открывает кабинет технологии на время ланча, чтобы ученики могли поработать со своими проектами. Обычно собираются несколько человек, которые приходят сюда каждую неделю. Мы делаем вид, будто сами решили посидеть тут, каждый сам по себе, со своими сэндвичами. Мы – немного не такие, как все, или снаружи, или внутри. Думаю, я попадаю и в ту и в другую категорию. Я другая снаружи, потому что толстушка и ношу мальчишескую одежду, а внутри я другая из-за того, что целый год проболела ларингитом и у меня не хватает одной половинки.
Технология – мой любимый предмет, потому что мистер Джонс разрешает нам заниматься своими проектами и мне не надо ни с кем говорить. В этом семестре мы должны что-то сделать из дерева. Я выбрала парусный кораблик, потому что это напоминание о счастливых днях. Бывало, отец брал нас на летние прогулки на катере вокруг Черного острова, чтобы мы могли увидеть дельфинов. Эдди обожал эти прогулки. Ему нравились водяные брызги, нравилось сидеть на плечах у отца и первым замечать «финов». «Смотрите, вон Озорник! – кричал он. – А вон Сандэнс!» Он помнил все имена, которые называл гид, но на самом деле не знал, какого дельфина как зовут. А уж особенно ему нравилось, когда ему разрешали управлять катером. А я любила сидеть на корме и смотреть на воду, которую вспенивал мотор. Шум мотора заглушал все плохие мысли, какие у меня только были об Эдди.
Сегодня в кабинете технологии, кроме меня, только один мальчик. Его зовут Фрэнки, от него пахнет прокисшими фруктами, и его плечи всегда посыпаны перхотью. С виду он совершенно нормальный, если не обращать внимания на перхоть, а вот внутри – другой, не как все. Разговаривает он так, словно ему двадцать пять, и он знает все обо всем – кучу всякой навороченной мути про физику, инженерию и книги. Я против него ничего не имею – иногда он даже забавный, – но стараюсь, чтобы никто не замечал, если я с ним разговариваю. Уж лучше совсем обходиться без друзей, чем если будут думать, что Фрэнки – мой друг.