Умеренность. Путь к свободе, мудрости и величию

В битве при Делии в такой ситуации оказался Сократ. Мы не воспринимаем его как воина, но он был им, причем хорошим. Беотийцы прорвали ряды афинян, и те обратились в бегство. Однако Сократ сохранил самодисциплину и не бросил при отступлении ни оружия, ни щита. Рассказывают, он продолжал сражаться, даже покинув поле боя[248].

Алкивиад, ученик Сократа, которого он спас в том бою, вдохновился видом философа. Он пробивался к спасению, не отказываясь ни от кого и ни от чего ценного. И меньше всего — от своего достоинства. «Ведь тех, кто так себя держит, на войне обычно не трогают, — сказал он позже, — преследуют лишь тех, кто бежит без оглядки»[249].

Мчаться вперед — это всегда вдохновляюще. Но иногда требуются большее величие и иной уровень дисциплины. Ради сохранения достоинства приходится идти другим путем.

Было бы замечательно, если бы хорошие парни никогда не проигрывали сражений, если бы бесстрашия или упорного труда всегда оказывалось достаточно. Однако так не бывает. Иногда приходится жить ради того, чтобы на следующий день снова сражаться. Вопрос не в том когда, а в том, как вы отреагируете, если этот день наступит.

Для греков отступление не было чем-то постыдным. Важно было, как отступили. Самым тяжким грехом была потеря в хаосе бегства щита. Потому что ρίψασπις («рипсаспис» — потерявший щит) ставил под угрозу фалангу и подвергал опасности товарищей[250]. Спартанцу было позволительно вернуться из битвы поверженным, но он не мог никого подвести. Именно это имелось в виду: «Возвращайся со щитом или на щите».

Когда кажется, что потеряно все, некоторые просто сдаются, и это приводит к ужасным последствиям. Беспорядок и апатия усугубляют проблему, мешают спасти ситуацию и наносят сопутствующий вред. Сдаться — не выход, как показывают и Сократ, и герои Дюнкерка.

В то же время есть и те, кто отказывается выкидывать белый флаг, считая упрямство добродетелью. Однако это тоже порок. Двигающийся только вперед, без плана выхода и допущения отступления, — не храбр, а безрассуден. Такие люди не контролируют себя, застряв на одной передаче. Нельзя выигрывать все и всегда — ни на войне, ни в жизни, ни в бизнесе. Не знающий, как отойти, как сократить потери или выкрутиться, уязвим. Человек, не умеющий проигрывать, все равно проиграет, только более болезненно.

Линкольн обнаружил, что его отец попал в ловушку логики старого выражения: «Если заключил плохую сделку, держись ее крепче». Неспособность высвободиться, сменить тактику, признать ошибку — воплощенная ловушка невозвратных затрат[251]. Она обрекает человека на долгие годы неудач и борьбы, на упорную и напрасную потерю денег и ресурсов.

Нам хочется думать, что мы другие. Но так ли это?

Мы продолжаем тупо делать то же, что и всегда. И питаем иллюзию, что когда-нибудь это приведет к другим результатам. Мы думаем: раз мы не сдаемся — это признак характера, хотя это может быть глупостью или слабостью. Мы думаем, что можем двигаться вперед вечно, а на самом деле именно ненасытность приводит нас в ловушку, подстроенную врагом.

Надежда важна, но она не является стратегией. Отрицание не решимость. Заблуждение — это разрушение. А жадность вообще способна погубить.

Вспомните самообладание Рокки Марчиано[252]: он ощутил, что его организм не выдерживает, и отказался драться. Рокки был одним из редких боксеров, ушедших, пока не стало слишком поздно.

В 1956 году ему предложили миллион долларов за возвращение и бой с Флойдом Паттерсоном — в два с лишним раза больше, чем он заработал за шестую и последнюю защиту титула против Арчи Мура в предыдущем году. Но Марчиано знал, что его время истекло. Он ценил свой мозг больше, чем эго или деньги. Вспомните, что Гериг сам отправил себя на скамейку запасных, прежде чем его игра стала вредить команде. Он ушел с большим достоинством и самообладанием, хотя и лишился всего, что больше всего любил. Для этого нужно быть сильным: чтобы понять, когда игра окончена; чтобы понять, когда объявить время смерти.

Есть история о Дине Ачесоне, заместителе министра финансов США во время Великой депрессии. У него возникли серьезные разногласия с Франклином Рузвельтом по вопросу денежного обращения. Ачесон считал, что закон предельно ясен. Президент Рузвельт намеревался обойти закон с помощью юристов.

После громкого разговора Ачесон подал тихое прошение об отставке, а затем присутствовал на приведении к присяге своего преемника. На церемонии он взял слово и поблагодарил ошеломленного Рузвельта за предоставленные возможности.

Во время Второй мировой войны Ачесон вернулся на службу, и президент как-то раз даже поставил его в пример. «Пусть поинтересуется у Дина Ачесона, как джентльмены подают в отставку», — сказал Рузвельт о сотруднике, написавшем резкое и дерзкое заявление.