Умереть на сцене

— И откуда в театре криминал? — скептически уточнил Гоша. — Да еще такой суровый — море крови, куча мяса!

— Положим, крови там не было совсем.

— Но два трупа-то имеются! Нет, я сам всегда говорил, что в этих очагах культуры народишко совсем не травоядный пасется, но два трупа за два дня — это уже перебор!

— Тем не менее, — тихо напомнил шеф, — чужих в театре тоже не было, ты сам проверял. Значит, оба трупа — дело рук кого-то из тех самых не травоядных. Кто у нас, кстати, по обоим эпизодам подходит?

— Да все, — с отвращением отмахнулся Гошка. — Вся труппа и половина техперсонала, всем составом толклись, как на пятачке в базарный день. Разве что Стрелков на особом подозрении.

— Почему именно Стрелков? Они с Каретниковым приятелями были, — удивилась я.

— Потому что он был последним человеком, который видел живого Каретникова. Вот смотри: все ушли, они остались вдвоем, возможно, выпили еще. И что бы помешало Стрелкову сыпануть приятелю отравы?

— Предварительно раскрутив его на прощальную записку, — подсказала Нина.

— Да, получил записку, отравил, уложил и спокойно пошел спать к бутафорам. А утром — ах, кто бы мог подумать!

— Не знаю, это как-то очень уж… прямолинейно, — продолжала сомневаться я. — Это у нас Сухарев привык того, кто ближе всех к трупу оказался, главным подозреваемым делать.

Гошка сразу насупился, а Баринов покачал головой:

— Методы Евгения Васильевича тебе могут не нравиться, но раскрываемость у него на уровне…

— А меня другое интересует, — снова вступила Ниночка, — в свете последних событий что мы будем делать?

— А что для нас изменилось? — немного удивился шеф. — У нас есть клиент, который поручил нам найти убийцу Галины Костровой. Или Рестаев поверил, что его жену молодой любовник на тот свет отправил?

— Не поверил. — Гоша даже усмехнулся, вспомнив, как Андрей Борисович бегал по кабинету, нелепо взмахивая руками и выкрикивая: «Не верю! Алексей не мог! Он негодяй, подлец, распутник, но не убийца! Не верю и никогда не поверю!»

— Значит, продолжаем работать. С учетом того, что, очевидно, этот же душегуб и Алексея Каретникова жизни лишил. Так что по сторонам будете вдвое внимательнее смотреть. Кстати, Рита, ты с директором поговорила насчет звонков? Что ему известно?

— Ой, совсем забыла. — Я хлопнула себя по лбу. — В смысле не поговорить забыла, мы с ним вообще не встретились, со всеми этими событиями… я забыла доложить, что Андрею Борисовичу звонила жена. Галина Кострова — она неплохой имитатор, вот и развлекалась таким образом.

— Развлекалась? — не понял шеф. — Поливая мужа помоями по телефону?

— Такие у нее были представления о смешном. — Я развела руками. — Барыня шутить изволили.

— М-да… — протянул Баринов. — Информация точная?

— Весь театр знает, — хмуро подтвердил Гошка. — Кострова и не скрывала, даже хвасталась. Если бы Рестаев заикнулся приятелю своему, Феликсу, или хотя бы Холодовой, они бы ему рассказали… а так — неудобно. Он молчал и все молчали.

— Н-ну, что ж. — Шеф кашлянул и слегка оттянул ворот рубашки, словно тот вдруг сдавил ему шею. — Значит, первый договор с Рестаевым закрываем. Но клиенту об этом пока говорить не будем, не ко времени оно как-то. — Он снова кашлянул. — Пусть ее хоть похоронят, что ли… С вас полный отчет, но это тоже, когда свободное время будет. А пока возвращайтесь в театр и еще раз осмотрите гримерные Костровой и Каретникова.

Я взглянула на часы — без десяти восемь, нормально. Это всякие конторы-офисы уже закрыты, а в театре, при обычных условиях, разгар рабочего дня. Вот только сегодня-то спектакль отменили…

— Там опечатано, — напомнил Гоша.

— Это даже хорошо, значит, никто до нас пошариться не успеет. Не теряйте времени, отправляйтесь, а я Сухареву позвоню, получу разрешение. Закончите — возвращайтесь. А мы пока запись с камеры просмотрим, и Нина копию для Сухарева сделает. Вряд ли, конечно, там что-то интересное есть, ставили-то, оказывается, на Кострову…

* * *

— Кого на помощь позовем, Рестаева или Феликса? — уточнила я, устроившись за рулем.

Мы, конечно, не полиция и при обыске не обязаны приглашать понятых, но всегда полезно иметь независимого наблюдателя.

— Лучше Рестаева, — равнодушно ответил Гоша. — Заодно и понаблюдаем за ним.

Нет, Гошка, в отличие от Сухарева, вовсе не считал Андрея Борисовича главным подозреваемым, но и совсем из списка не вычеркивал.

Пока мы ехали, напарник позвонил главному режиссеру и очень вежливо, по всем правилам куртуазности, сообщил ему, что мы возвращаемся в театр по срочному и важному делу, и уточнил, не окажет ли нам уважаемый Андрей Борисович такую любезность и не затруднит ли его необходимость вернуться на рабочее место для встречи с нами…

Андрей Борисович не менее вежливо заверил, что, разумеется, он будет счастлив помочь, тем более что возвращаться ему никуда не нужно, так как в данный момент он находится в своем кабинете…

Они едва успели закончить эти взаимные расшаркивания к тому времени, как я припарковалась у театра.