Умереть в Италбаре

Он говорил о человеческих преступлениях, взывающих о правосудии, и возглашал, что правосудие свершилось. Он говорил, что акт покаяния лишён всякого смысла, и убеждал людей провести оставшиеся часы в устройстве своих дел. Никто не смеялся, услышав эти слова, хотя потом многие улыбались.

Кое-кто, однако, повиновался.

Возвещая таким образом День Уничтожения, Гейдель шёл от деревни к городу, от города к столице; и ни одно его пророчество не осталось неисполненным.

Немногие оставшиеся в живых начали считать себя, по какойто смутной причине, избранными. Но избранными кем, или зачем, они не имели ни малейшего представления.

* * *

— Я готов, сказал Малакар.

— Хорошо, — -согласился Морвин. — Начнём.

Какого черта ему нужно? спросил он себя. Капитан никогда не был склонён к самоанализу, к каким бы то ни было эстетическим чувствам, и вдруг ему захотелось обзавестись в высшей степени личным произведением искусства. Неужели он изменился? Нет, надеяться на это было бы ошибкой. Его вкус в украшении своего обиталища остался ужасным, и ничто в его убранстве не изменилось со времени моего последнего посещения. Его намерения, планы, желания не претерпели изменений. Нет. Его просьба диктуется отнюдь не эмоциями. Тогда чем же?

Морвин следил, как Малакар впрыскивает себе в руку прозрачную жидкость.

— Что это за наркотик? — спросил он.

— Просто слабый галлюциноген. Подействует через несколько минут.

— Но, капитан, вы ещё не объяснили мне, к чему готовиться… что, так сказать, воплощать.

— Этим я только облегчаю твою задачу, — сказал Малакар, укладываясь на кушетку. — Я скажу — через Шинда — когда всё будет готово. Тебе останется только ударить по кнопкам и запечатлеть именно то, что сформируется к тому моменту в моем сознании.

— Это подразумевает участие в процессе вашего сознания и непременно приведёт к ослаблению силы и чёткости видения. Поэтому, сэр, я предпочитаю пользоваться своими собственными медикаментами.

— Не волнуйся, образ будет ясным и чётким.

— Сколько придётся ждать, пока видение достигнет необходимой чёткости?

— Минут пять. Оно придёт внезапно, но останется достаточно долго, чтобы ухватить его.

— Постараюсь, сэр.

— Постарайся, Морвин. Это приказ. Я уверен, что таких сложных заказов у тебя ещё не было. Но я хочу, когда проснусь, увидеть перед собой законченную работу.

— Слушаюсь, сэр.

— Почему бы тебе ненадолго не расслабиться?

— Да, сэр.

— Шинд?

— Я здесь, капитан. Он всё ещё в недоумении, не понимает, почему вам захотелось этого, и что это будет такое. Не будучи в состоянии ответить на эти вопросы, он решил обойти их. Скоро я всё узнаю, говорит он себе, хочет успокоиться и выполнить приказ. Он очень напряжён — ладони потеют, и он вытирает их о брюки. Пытается контролировать своё дыхание и частоту сердечных сокращений. Успокаивается. Поверхностные мысли теряют интенсивность… Вот! Он делает со своим мозгом что-то, чего я не могу понять. Очевидно, готовит себя к появлению своего необычного таланта. Теперь он по-настоящему спокоен, и сознаёт это. В нем не осталось ни эрга напряжения… он может позволить себе мечтать. Всплывают непрошеные мысли, и так же легко уходят. Завитки, клубочки, ничего особенно выдающегося.

— Не ослабляй внимания.

— Подождите! Что-то… что-то…

— Что?!

— Шар… это каким-то образом связано с шаром…

— С каким? С тем, который мы сделали?

— Нет, этот шар — только предлог, он успокоился, и мозг его спокойно странствует… Шар… другой шар, другой…

— На что он похож?

— Большой, на фоне звёзд. Внутри…

— Что?

— Человек. Человек мёртв, но двигается. Вокруг него много всякого медицинского оборудования. Шар — звездолёт… Би Колли…

— Пелс. Мёртвый доктор. Экзопатолог. Я читал его статьи. Ну и что?