Умершее воспоминание (СИ)

Она не отвечала и продолжала упрямо сидеть в машине. Я вздохнул и, облокотившись на открытую дверцу, сказал:

— Эвелин, если ты не поужинаешь здесь, ты не поужинаешь вообще.

— Почему именно здесь? — резко спросила она, подняв голову.

— А что тебя так пугает в этом месте? — в ответ повысил голос я. — Ах, извини, может быть, оно тебе не знакомо?.. Это бар моего приятеля Кендалла, помнишь его?

Вместо ответа Эвелин со злобой посмотрела на меня. «Чего же ты так боишься, дорогая? — издевательски думал я, хотя прекрасно знал ответ. — Но бойся, бойся, как же мне нравится этот страх!»

— Ну всё, хватит вредничать, — улыбнулся я, наклонившись к своей невесте, — в конце концов, я уже начинаю терять терпение.

Схватив её за руку, я вытащил её из машины и захлопнул дверцу, чтобы обратно в автомобиль моя спутница уже не села. С силой сжав плечи Эвелин, я начал толкать её в сторону бара.

— Перестань, Логан, отпусти меня! — визжала она, брыкаясь и вырываясь. Все прохожие с удивлением на нас смотрели. — Отпусти, отпусти, мне больно!

Когда она попыталась укусить меня за руку, я сердито оттолкнул её от себя и криком спросил:

— Тогда, может быть, ты соизволишь объяснить мне, почему ты так отчаянно сопротивляешься? М? В чём причина, любимая, а? В чём?!

Она долго-долго смотрела на меня виноватыми глазами, дыхание её взволнованно дрожало. Глядя на неё, я отчётливо понимал: она всё знала, знала, знала… Она знала, почему я так изменился в последнее время, почему я с такой издёвкой предлагал ей увидеться с моими друзьями и почему я привёз её сюда теперь. Но вот вопрос: скажет ли она мне сейчас обо всём? Скажет или нет? Промолчит или всё же скажет?

Но Эвелин молчала. Устало вздохнув, я сделал к ней шаг и хотел снова взять её за плечи, но она дёрнулась от меня в сторону и тихо сказала:

— Я пойду сама.

Мрачным взглядом я проводил её до входа. «Чёрт возьми, я превращаюсь в животное. Я превращаюсь в агрессивное и жестокое дикое животное».

Скарлетт, на которой был бар, сказала нам, что Кендалла нет и сегодня ещё не было. Это обстоятельство, как я мог заметить, очень обрадовало мою спутницу, так что она даже изменилась в лице.

— И что, его совсем сегодня не будет? — спросил я барменшу.

— Не знаю. График его работы отследить очень трудно. Он может приехать сейчас же, а может вовсе исчезнуть дня на три. Но мы с ним поспорили, так что на вашем месте я бы его подождала.

Расположившись за барной стойкой, мы с Эвелин заказали горячий ужин и бутылку вина на двоих. Пока мы ждали заказ, я решил оглядеться вокруг и заметил, что бар сегодня находился не в лучшем состоянии: здесь было как-то грязно, а в углу вовсе лежали сломанные стол и стулья.

— Что здесь произошло? — спросил я Скарлетт, взглядом указывая на весь этот бардак.

— Это Шмидт отметил свой день рождения, — ответила она с улыбкой. — Вчера он угощал всех подряд, а к концу вечера кто-то подрался. Вот и сломали нам мебель.

В начале ужина мы с моей невестой почти не говорили друг с другом, а если и делали это, то разговор выдавался очень сухим и холодным. Мы общались так, как будто были чужими, и мне кажется, что я гораздо дружелюбнее поговорил бы с любым другим посетителем этого бара, нежели с ней. Однако уже после того, как мы выпили полбутылки вина, разговор начал складываться сам собой.

Напротив стойки располагалось широкое зеркало, так что мы, сидя за ней, видели в отражении практически всё помещение бара. Эвелин долгое время задумчиво глядела на своё отражение, а потом сказала:

— Зеркало — интересная вещь. Там находится совсем другой мир, полностью противоположный нашему.

Я, тоже взглянув на своё отражение, спросил:

— И что мы делаем в том мире?

— Нас в нём нет. Там мир живёт в нас, а здесь наоборот.

— То есть здесь мы живём в мире, а там — мир живёт в нас?

Она грустно покивала и тихо произнесла:

— Как бы я хотела, чтобы и этот мир жил во мне…

— Я всегда думал, что так оно и есть.

— Нет-нет, Логан. Во мне нет никакого мира. Я пуста.

— И что же это значит?

Она с улыбкой взглянула на меня, и я увидел, что в её глазах стояли слёзы. Эвелин, пожав плечами, прошептала:

— Наверное, это значит, что я глубоко несчастна.

Я отвёл взгляд и замолчал. Ещё несколько лет назад я мог обидеться на подобную фразу и спросить нечто вроде: «Несчастна даже рядом со мной?» Но теперь я был даже в какой-то степени рад слышать от своей возлюбленной эту правду. Я уверен: если бы и я сказал Эвелин, что несчастен, она бы тоже не обиделась, а может быть, даже улыбнулась нашему совместному несчастью. А в итоге, зная, что оба несчастны, мы с ней всё равно не разошлись бы, потому что кроме нас у нас никого не было.

Да, можно сказать, что мы были откровенны друг с другом. Однако для полной откровенности нам обоим не доставало храбрости. Совершенно неизвестно, кто первым из нас наберётся этой храбрости и кто первым прекратит всё это…

Эвелин отвернулась, очевидно, пряча от меня свои слёзы, и я, вздохнув, сказал: