Умершее воспоминание (СИ)

— В одном музыкальном баре я познакомился с потрясающим чуваком, — глухо проговорил я и уткнулся носом в подушку. — Его имя Белт. И он говорит по-английски. Белт познакомил меня с испанским алкоголем, мы даже пили аруниенте… нет, не так. Аруднете. Чёрт, нет! Ауниерете. Бл…, я не помню. В общем, это испанская водка. И я отлично провёл время.

— Круто. Очень рад за тебя, Логан, правда, просто чертовски рад!

Он сердито швырнул в меня подушку, которую я уронил на пол.

— Завтра, — услышал я голос друга совсем рядом, — у нас концерт. Напоминаю тебе на случай, если ты забыл, что в Испанию ты прилетел не один. А мы до сих пор не разговариваем с Миком, Карлосом и Кендаллом, и я просто понятия не имею, как нам завтра выступать!

— Да обычно. Выступим, и всё.

— Да, это если ты завтра с постели встанешь. Потому что, честно говоря, твоё состояние заставляет усомниться в том, что ты вообще доживёшь до рассвета.

В комнате погас свет, и я недовольно обернулся.

— Чёртова Испания, — гневно проговорил я, переворачиваясь на спину, — обещали великолепный отель, а в нём даже электричества нет. Бывает же!

— Это я, — прозвучал суровый голос Джеймса, и я услышал, как заскрипела его кровать.

— Что?

— Это я выключил свет. Ложись спать, кретин.

Я зевнул и понял наконец, что меня одолела смертельная усталость. Сон был той единственной вещью, в которой я нуждался последние трое суток.

— В отличие от тебя, Джеймс, — начал я, чувствуя, как силы постепенно покидают меня, — я человек воспитанный, и потому пожелаю тебе спокойной ночи.

Ответа не прозвучало, но мне он и не нужен был: уже через минуту я спал сном младенца.

Дав в Испании два каких-то вялых концерта, мы отправились в Италию. На душе у меня скребли кошки: было как-то неудобно перед испанскими фанатами, они так ждали нашего приезда, так надеялись побывать на концерте, а мы так их подвели. Несомненно, я чувствовал свою вину, но чувствовали ли то же самое парни?

Получив в римском отеле ключи от своего номера, мы с Джеймсом собрались идти к лифтам, но строгий голос Мика заставил нас остановиться:

— Стойте, парни, в ваших отношениях появилось то, что просто необходимо обсудить.

— Если это очередная жалкая попытка примирить нас, — начал Кендалл, — то я иду в свой номер.

— Это не попытка примирить вас и уж тем более не жалкая. Просто я хочу, чтобы вы посмотрели, в кого вы превратились сами и во что превратили свои выступления. Если вы не в курсе, взаимоотношения в группе так же важны, как знание текста песен и движений танца. Не думаете ли вы, что удачное выступление зависит только от вашей подготовки?

Мы вчетвером молчали, стыдливо опустив глаза в пол.

— На самом деле да, — первым подал голос Карлос, — наши концерты в Мадриде и Барселоне оказались провальными, и мне, если честно, за это стыдно.

Мик улыбнулся, осознав, что первый шаг на пути к примирению сделан.

— Кто же в этом виноват? — спросил Джеймс, надменно подняв брови.

— Мик, — ответил ПенаВега, чем заставил менеджера удивлённо-вопросительно нахмуриться, — да, Мик, и не смотри так на меня. Это всё из-за твоего срыва на Логана во время репетиции в Берлине. Может, ты критикуешь нас и нашу работу так часто, что даже сам перестаёшь замечать это, но в тот раз ты действительно повёл себя грубо. Мы с парнями обсудили это после концерта, когда все устали, как собаки, и именно это привело нас к ссоре. Мы часто расходимся во мнениях, но твоё поведение, Мик, только подлило масла в огонь. И я знаю, что вам, парни, никогда не извиниться первыми, потому что вы считаете это потолком своих возможностей, но я сделаю это. Простите, Джеймс и Логан, я был не прав.

Мы с Маслоу переглянулись и растерянно пожали плечами.

— Тогда ты нас тоже извини, — тихо сказал я Карлосу, — никто не виноват в том, что у всех нас разное мнение по поводу одного и того же вопроса. И да, я не хочу, чтобы ты плохо думал обо мне. То, что ты сказал мне после берлинского концерта, я не пропустил мимо ушей и принял во внимание.

Потом я посмотрел на Шмидта, что стоял в стороне, и обратился к нему:

— И ты, Кендалл, прости. Твои слова я тоже принял всерьёз и, поразмышляв немного, понял, что мне нужно исправиться. В последнее время я действительно уделял много внимания и времени Чарис. И за разбитый нос извини, я не хотел.

Немец улыбнулся в ответ и сказал:

— В тех моих словах, может, и была доля правды, но не стоит принимать их близко к сердцу. Это было сказано сгоряча, и, признаюсь, я наговорил много лишнего. Так что меня прости тоже.

— Что же это получается? — задумчиво произнёс Мик. — Я был вашим яблоком раздора?

— В какой-то степени.

— Ух ты, — вырвалось у менеджера, и он взглянул на меня. — Я что, действительно вёл себя в Берлине, как животное?

— Это излишки твоей профессии, Мик, — с улыбкой сказал, я хлопнув менеджера по плечу. — Иногда твои пенки подбадривают и учат терпению, так что обижаться на них… бессмысленно.

— То есть между нами больше нет никаких обид?

— О, нет, — покачал головой Кендалл. — Но если мы сейчас же не прекратим этот разговор и не разойдёмся по своим номерам, эти обиды снова появятся.