Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

Рассказчик не всегда обязан быть «верным учеником», хотя он часто таковым является. Поскольку смерть некоторых мучеников происходит в условиях особо жестких репрессий, повествование о мученичестве иногда приходится отложить. В результате вполне может случиться, что рассказчик не будет современником ни мученика, ни событий, которые он описывает. Гипатии потребовалось много веков, чтобы обрести того, кто мог бы рассказать ее историю. На самом деле это был даже не один «рассказчик», а целая большая группа писателей от Эдварда Гиббона и Вольтера до исследователей-феминисток XX века, превративших ее в философа-мученицу. В таких случаях, когда рассказы о мученичестве не возникают с самого начала, растет давление со стороны аудитории, которое становится настолько сильным, что повествования просто не могут не появиться. Можно саркастически заметить, что, если мученик не получает рассказчика по своему выбору, его ему назначают.

АУДИТОРИЯ

С точки зрения окружающих, будущие философы-мученики часто предстают как несносные люди, «хулиганы», индивиды, которые стремятся подорвать общепринятые взгляды и нарушить общественный порядок. Однако обычно этого недостаточно, чтобы сделать их объектом, требующим уничтожения. Испытывая раздражение, их все еще можно терпеть такими, какие они есть. Философы-мученики «рождаются» только тогда, когда может быть установлена определенная связь между событием их уничтожения и чувством обновленного социального мира.

Интермеццо (которое демонстрирует определенные иллюзии величия)

Они заставляют трепетать царей. Их ни с кем нельзя сравнить: когда они говорят, сильные мира чувствуют стыд, богатые заливаются краской, бедные воодушевляются, а несчастные обретают надежду. Они не носят мечей, но их слова проникают до мозга костей. Они профессионалы «говорить правду властям». Голыми руками и простой смелостью своего языка они могут разрушать империи, низводить тирании и свергать незаконные режимы. Они разоблачают всеобщую коррупцию за завтраком, исправляют всемирную несправедливость за обедом и потрошат правителей-жуликов за ужином. «Но кто же эти люди?» — спросите вы с нетерпением. Они — философы за работой. Это одна из любимых фантазий, питающих воображение Запада, особенно присущая самим философам. Большая часть западной философии формулировала себя с учетом политической саморепрезентации, сделавшей ее «обязанностью» не просто открывать «истину», но, что более важно, нести ее в массы. Считается, что подобное общение придает значительную силу: провозглашение «истины власть имеющим» должно расширить права и возможности философа. Начинаться философия может как частное дело, но ее конечная цель слишком часто превращается в гражданскую или политическую. Конечно, это не единственный уровень саморепрезентации философии на Западе[432], но исторически преобладает именно политический. В результате сформировалась перспектива, которая позволяла философии смотреть на себя по-иному, чем это делали Сократ, Платон и стоики, святой Августин, Кампанелла и Мор, Вольтер и Руссо, Гегель и Маркс, Франкфуртская школа, Сартр и Фуко. Эти философы работали с уверенностью, что знание без положительного социального воздействия не то знание, к которому стоит стремиться.