Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

Одним из главных вкладов Жирара в философию является его теория козла отпущения. По своей природе люди завидуют друг другу. Люди иногда хотят обладать тем, что есть у другого, в надежде обрести ту полноту жизни, которой, похоже, наслаждается этот другой. На самом деле человек порой желает что-то только потому, что это уже есть у другого. Жирар использует термин «миметическое желание», чтобы обозначить эту черту, слишком присущую людям. Когда она достигает пика, в обществе может воцариться состояние всеобщего насилия, при котором все хотят отнять все у всех; люди начинают нападать друг на друга, и наступает хаос. Вскоре никто уже не помнит, с чего все началось. Жирар пишет о насилии так: «Если оно не удовлетворено, то продолжает накапливаться, пока не перельется через край и не распространится с самыми ужасающими последствиями»[447]. Таким образом, фундаментальный кризис угрожает существованию данного сообщества; оно находится на грани самоуничтожения. В такой ситуации, когда «безумие толпы»[448] пересиливает здравый смысл, остается только один выход: если обществу удается выбрать кого-то из своих членов, на которого может быть направлена вся коллективная агрессия, убийство такого человека может потенциально положить конец всеобщему насилию. Это то, что Жирар называет «механизмом козла отпущения». Козел отпущения — жертва, выбранная для жертвоприношения, чьи действия совершают чудо: все коллективное насилие, вся зависть и «дурная кровь» сообщества теперь будут направлены на одного человека и на нем же и упокоятся, истощившись.

В результате сочетания вины, стыда и благодарности жертва становится священной. Тот, кто был принесен в жертву, начинает восприниматься как «спаситель» общины, а также как инициатор нового начала. Он может стать богом или полубогом, героем или основателем. В качестве примеров Жирар приводит Моисея, Эдипа и Ромула. Для него в основе любого мифа и, следовательно, у истоков самой цивилизации лежит первобытный акт насилия. По отношению к этому акту мифы выполняют двойную функцию. С одной стороны, они служат напоминанием события и прославляют жертву, выражая ей безграничную благодарность. С другой стороны, из-за всепроникающего чувства коллективной вины они пытаются ввести нас в заблуждение, скрывая то, что на самом деле произошло в прекрасной истории. Вот почему мифы должны быть «расшифрованы». Так кратко можно описать теорию Жирара.

Существует множество точек соприкосновения между философским мученичеством и явлениями, которые описывает Жирар. Убийство философов, возможно, не вписывается в детали его теории, но жираровское прочтение событий их смерти может помочь нам лучше понять социальную и культурную значимость философского мученичества. Эти философы умирают во времена глубокого кризиса от рук либо государства, либо обезумевшей толпы. Каждый случай уникален, но все они имеют своего рода «семейное сходство»: чувство неизбежной коллективной опасности, анархии и распада сообщества через внутреннее дробление и атомизацию; состояние коллективной тревоги, страха и подозрения, готовое поглотить все «безумие толпы». Все подозревают всех, открытая bocas de leones вездесуща, социальное давление найти «внутренних врагов», «предателей» и «шпионов» растет. Наступает коллективная паранойя.

Афины пережили подобное время в конце V века до н. э. После долгой изнурительной войны со Спартой, которая закончилась позорным поражением, афиняне представляли собой разделенное общество. Широко распространилось представление, что все эти несчастья произошли из-за какого-то преступления, и люди стремились найти и устранить источник нечистоты. Некоторые исследователи уже связали эти коллективные тревоги с Сократом как «добровольным козлом отпущения»[449]. Александрия начала V века н. э. была еще одним неспокойным местом. Хотя христианство формально было религией Римской империи, у Церкви все еще были значительные конкуренты в лице тех, кто оставался приверженцем языческой культуры (Гипатия была ее ярким представителем), а также в лице активной еврейской общины города. Не помогло делу и то, что новый патриарх Кирилл, жаждавший полного контроля над городом, не хотел терпеть инакомыслие.