Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

В «Апологии» Платона слова «смерть», «умирать» или «страх смерти» появляются в тексте не сразу. Они робко возникают в первой речи Сократа, обращенной к судьям. Однако, как только они появились, частота использования этих слов увеличивается, что свидетельствует о некоем беспокойстве Сократа. Он постоянно уверяет своих слушателей, и особенно себя, в том, что нет причины бояться смерти. Мы не должны ее бояться, говорит он, «ведь бояться смерти… — это не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь, то есть возомнить, будто знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто не знает ни того, что такое смерть, ни даже того, не есть ли она для человека величайшее из благ»[302]. А поскольку у нас нет никаких достоверных знаний о смерти, мы не должны ее страшиться. Чтобы чего-то бояться, нужно сначала узнать, что это такое. В самом деле, какой бы ни была смерть, бояться нечего:

Смерть — это одно из двух: либо умереть значит стать ничем, так что умерший ничего уже не чувствует, либо же, если верить преданиям, это какая-то перемена для души, переселение ее из здешних мест в другое место. Если ничего не чувствовать, то это все равно что сон, когда спишь так, что даже ничего не видишь во сне; тогда смерть — удивительное приобретение[303].

С технической точки зрения Сократ может быть прав. Смерть на самом деле может быть величайшим благословением, которое можно обрести, или, по крайней мере, непробудным сном без сновидений, что тоже неплохо. Однако напряжение возникает именно из-за неопределенности того, что есть смерть. Любая из двух возможностей, на которые указывает философ, одинаково приемлема, но мы не знаем, какая из них на самом деле имеет место. Для Сократа-интеллектуала, считавшего, что люди делают зло только из-за невежества и что, если бы они знали, что такое добро, такое знание сделало бы их добродетельными и счастливыми, должно быть болезненно было признать незнание того, что такое смерть. Смерть — либо то, либо другое, что одинаково хорошо. Но у любителя четких концептуальных различий и совершенных определений эта фундаментальная двусмысленность смерти, скорее всего, вызывала чувство глубокого посрамления. С сократической точки зрения неспособность осмыслить смерть — серьезный философский провал.

Возможно, вы спрашиваете себя с улыбкой: «Действительно ли Сократ боялся смерти в такие моменты?» Конечно да. Он должен был бояться. Ему было семьдесят, и он прожил уже долгую жизнь, достаточно долгую, чтобы кое-что понимать в ней. Жизнь, как правило, вызывает сильное привыкание: чем дольше человек живет, тем бо́льшую зависимость от жизни он чувствует. Чем старше он становится, тем болезненнее расставание; легче, но и более трагично умереть молодым, чем старым. Вот почему мучениками обычно становятся в молодости: это решение души, которая еще не слишком срослась с этим миром. Когда вам 20 или 30 лет, стать мучеником проще: у вас не было достаточно времени, чтобы понять, что может предложить жизнь. Поэтому вы не до конца осознаете, что остается позади и что ждет вас впереди[304]. Но когда вам семьдесят, как Сократу, вам должно быть страшно умирать. Можно утверждать, что человеческая жизнь — постепенный процесс внедрения, утверждения и адаптации. Тем не менее с каждым новым опытом вы все глубже входите в мир, а мир все глубже проникает в вас. После определенного возраста резкое отделение всегда болезненно, поэтому у Сократа были причины бояться.

И все же иногда страдания, испытываемые непосредственно перед смертью, могут стать наилучшей перспективой, с которой стоит на нее посмотреть.

Интермеццо (в котором страх и мужество разоблачаются как близкие партнеры)