Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

В тот день на суде Сократ должен был забыть все то, что он, как философ, знал о смерти в целом, чтобы понять, как лучше справляться с вполне конкретной смертью особого пошиба — своей собственной. Здесь мы видим Сократа, который знакомится со смертью: он приближает ее к себе, как если бы она была близким членом семьи. В один прекрасный момент Сократ заявляет: «Будьте уверены, что если вы меня, такого, каков я есть, казните, то вы больше повредите самим себе, чем мне»[307]. А потом снова: «Даже под страхом смерти я никому не могу уступить вопреки справедливости, а не уступая, могу от этого погибнуть»[308]. И далее: «Только и на этот раз опять я доказал не словами, а делом, что мне смерть, попросту говоря, нипочем, а вот воздерживаться от всего несправедливого и нечестивого — это для меня все»[309]. Во всех этих заявлениях Сократ слишком настаивает на том, что не боится смерти, чтобы не возбуждать наше внимание и подозрения. Не боящийся смерти тратил бы меньше времени на разговоры о ней. Но эта настойчивость играет перформативную роль: Сократ пытается убедить не столько присяжных, что он не боится смерти, сколько себя. Благодаря таким заявлениям он все ближе и ближе подходит к смерти, свыкаясь с ее присутствием. Это философия самоформирования в своем самом актуальном состоянии.

В то же время, однако, Сократ должен убедиться, что его слова не звучат для судей двусмысленно. Несмотря на весь свой страх смерти, он еще больше боится жить недостойной, несократовской жизнью. Не раз говорит Сократ своим слушателям, что, независимо от результатов судебного процесса, он не изменит свой образ жизни. Зная о возможности того, что судьи могут простить его при условии, что он перестанет философствовать, Сократ наносит упреждающий удар, давая понять, что он не примет такого предложения. Если судьи оправдают его, он откажется от помилования: «Я вам предан, афиняне, и люблю вас, но слушаться буду скорее бога, чем вас». И пока Сократ жив и находится в здравой памяти, «не перестану философствовать, уговаривать и убеждать всякого из вас, кого только встречу»[310]. Это не лучший способ склонить суд на свою сторону. Но опять же, Сократ никогда не искал покровительства.

Основную часть разговоров ведет Сократ, хотя в какой-то момент в «Апологии» Платона появляется Мелет, один из его обвинителей. Но, пробормотав несколько слов, затем растворяется в аморфной толпе. Читая два описания судебного процесса, мы продолжаем задаваться вопросом о том, как реагировали присяжные, слушая Сократа. Понимали ли они шутки? Чувствовали ли иронию, колкости, завуалированные оскорбления? Вскакивали ли от гнева со своих мест? Оставляли ли суд в знак протеста? Платон в основном игнорирует их в своем тексте; мы не можем реально оценить реакцию присяжных. У него они немые, бессловесные, практически несуществующие. В «Апологии» Ксенофонта мы иногда чувствуем присутствие присяжных. Например, «услышав это, судьи стали шуметь» или «судьи, услышав это, конечно, еще больше стали шуметь»[311]. Таковы ссылки на них в тексте. Они не имеют большого значения, да и практически не в счет. Неспособность убедить судей, должно быть, выглядела для Сократа как показатель гораздо большего провала.

Горящий философ

Один из поворотных моментов процесса наступает во время проведения первого голосования судей, когда большинство признает Сократа виновным. Разочарование философа в своих собратьях-афинянах должно было быть неимоверным. Несмотря на то что голосование должно было установить только его вину, факт того, что большинство судей признали его «виновным», видимо, послужил для Сократа показателем не только его неспособности убедить присяжных в своей невиновности, но, что более важно, и того, что вся его миссия, которую он нес в Афинах на протяжении нескольких десятков лет, потерпела поражение. В его представлении эти два дела всегда были единым целым. Незадолго до суда, видя, что Сократ не обращает никакого внимания на свою защиту, некто спросил его: «Не следует ли, однако, Сократ, подумать тебе и о том, что говорить в свою защиту?» На что он ответил: «А разве, по-твоему, вся моя жизнь не была подготовкой к защите?» На вопрос «как это?» Сократ сказал: «Я во всю жизнь не сделал ничего несправедливого: это я считаю лучшей подготовкой к защите»[312].