Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

И все же это было мученичество. Поскольку одновременно, часто в одном и том же утверждении, Мор ясно показывает, как мало его заботит собственная жизнь. Если он пошел на соглашение, то не потому, что боится умереть, а потому, что у него есть свои причины: он хочет принять мученичество, а не становиться его причиной. Если его смерть — то, чего хочет король, он принимает это. Часто цитируемое письмо, посланное им из Тауэра, демонстрирует его позицию. «Я истинный, верный подданный короля и его неустанный слуга, и я молюсь за его высочество, за все, что принадлежит ему, и за все королевство, — говорит Мор в послании. — Я никому не причиняю вреда; ничего плохого я не говорю; ничего плохого я не думаю, но желаю всем добра. И если этого будет недостаточно, чтобы сохранить жизнь и веру, я отказываюсь жить». Он смиряется с тем, что готовит новый день. «Мое бедное тело в распоряжении короля. Да соизволит Господь использовать его во благо»[387]. Это — «благодать под давлением», в ее самом незабываемом выражении.

Вы сами можете убедиться, что даже в тяжелых условиях заключения, среди срывов и страданий, риторическое мастерство Мора остается удивительным. Ему удается передать (прямо, без лишних слов и весьма изящно) две разные мысли одновременно: с одной стороны, он не обязательно хочет умирать, но, с другой, он не хочет спасти жизнь любой ценой. Вместе с тем, указывая на то, что его отказ от принятия присяги является вопросом исключительно личного выбора, он дает понять, что, несмотря на эту личную позицию, такой выбор для него крайне важен. Его цель состоит не в том, чтобы указывать «на какую-либо ошибку в законе, или у человека, который ее допустил», или в «присяге или в каком-либо человеке, который ее принес», не стремится он и «осудить совесть любого другого человека». Что касается вопросов совести, то, не собираясь «отрицать клятву преемственности», он верил, что «присягу, которую мне предлагают принять, я не могу себе позволить, не подвергая мою душу опасности вечного проклятия»[388]. Таким образом, умиротворяющий тон Мора, его попытки не вызывать недовольства короля, оборонительная позиция по отношению к короне должны рассматриваться не как признак изменения мнения, а как часть более крупного проекта — «проекта мученичества» Мора, если хотите. Он хотел убедиться, что его мученичество не будет чем-то самовольным. Когда он понял, что мученическая смерть неизбежна, он отнесся к ней самым серьезным образом и приготовился как можно лучше. Поскольку мученики не играют со смертью.

* * *

В христианстве мученичество в своей наиболее сжатой форме представляет собой «подражание смерти Христа». Именно это в конечном счете и совершил Мор в Тауэре. Он все больше и больше проникался идеей Страстей Христовых. Не успев закончить «Диалог утешения» (не факт, что он вообще это сделал), Мор начал работу над такими сочинениями, как «Трактат о Страстях», «Трактат о Благословенном Теле» (De Tristitia Christi), каждый из которых вращается вокруг смерти Христа.

Сам диалог завершается подробным обсуждением Страстей Христовых. Мор утверждает, что люди, преследуемые за веру, могут получить величайшее утешение, размышляя над Страстями и смертью Христа. Неважно, через какие серьезные трудности и жестокие преследования им приходится проходить, они ничего не почувствуют, если перед своим мысленным взором они поставят пример Христа. Их боль может быть невыносимой, но Христос уже прошел через нее. И бесконечные унижения, и бесконечные муки, и полное одиночество, и многое другое — все это Он уже прочувствовал. Христос уже умер той смертью, которой вы умираете сейчас. Он открыл нам путь, и все, что нужно теперь сделать, — просто войти без страха и сожаления[389].

Впечатляюще демонстрируя то, что вскоре, в период Контрреформации, станет центральным элементом демонстрировавшейся католиками отзывчивости, Мор разрабатывает систему «духовных упражнений», призванную рассеять любой оставшийся страх. Когда все другие способы убеждения терпят неудачу, Энтони призывает Винсента подумать о многочисленных кровоточащих ранах, которые жестокие мучители палками и кнутами наносили Ему по каждой части Его святого чувствительного тела; насмешливой короне с острыми шипами, нахлобученной на Его святую голову, так грубо и так глубоко, что по всему телу лилась Его святая кровь; Его прекрасные руки и ноги вытянуты и распростерты на кресте так, что невыносимая боль передается его измученным и израненным венам и сухожилиям — новое чувство, сопровождающее жестокое растяжение и напряжение, вместе с болью, превосходящей любой спазм в каждой части Его тела. А теперь представь огромные длинные гвозди, жестоко вбитые молотком в Его святые руки и ноги…[390]

Такой фрагмент, возникающий в конце «Диалога утешения» и принадлежащий тому, чья «природа корчится от боли», является весьма красноречивым. Это убедительное доказательство превосходства ума над слабостью плоти. Действительно — самоформирование.

* * *