Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

Поведение Сократа на суде и непосредственно перед казнью[395] — прекрасный тому пример. В предыдущей главе я рассматривал его выступление перед афинским судом, его игру с аудиторией, беспощадную иронию, которую он изливал на присяжных, его «риторику самоубийцы». Тем не менее в определенном смысле вся жизнь Сократа была жизнью актера, о чем упоминается в трудах его учеников. Сократ, с которым мы встречаемся в диалогах Платона, представляет собой не одного человека, а множество людей, непрерывную последовательность масок. Актерство лежит в основе его философии, поскольку метод Сократа, представляющий собой симуляцию невежества для запуска процесса вспоможения, опирается на систематическое притворство, ролевые игры, ношение масок, вовлеченность, драматическую экспозицию и эмоциональное манипулирование. Поскольку актерство было второй натурой Сократа, лучше всего его метод назвать «маскарадом»[396].

И вот он, актер не по своей воле, теперь должен сыграть свою собственную смерть, как будто это происходит на сцене. Но Сократ не был бы Сократом, не продолжай он лицедействовать даже в момент собственной смерти[397]. Несмотря на то что всю свою жизнь он занимался публичными выступлениями, только суд и казнь дали ему возможность устроить грандиозное шоу. Это позволило Сократу сыграть со своими согражданами-афинянами один из величайших трюков: все то время в суде, пока они думали, что главенствуют и судят они, на самом деле именно он играл ими и судил их. По мере развития судебного процесса Сократ превращается в того, кто в одиночку пишет сценарий и ставит его на сцене, кто играет главного героя, ведет сюжет и держит интерес аудитории. Как вы помните, под руководством такого блестящего режиссера первый акт не мог не завершиться оглушительным успехом. Сократ получает то, что ожидает, — смертную казнь[398].

Кульминация постановки приходится на второй акт, в котором режиссер / продюсер / ведущий актер в одном лице исполняет свою сократическую смерть[399]. Сцена исполнена настолько мастерски, что ее значение выходит за рамки биографии Сократа, а также контекста его времени и культуры и превращается в вечный сценарий философского самоутверждения и самотрансцендирования. Декорации заключительной сцены сократовской драмы (маленькое пространство тюремной камеры) расширяются, включая в себя важный эпизод человеческой драмы как таковой. Отчасти благодаря широко известной картине Жака-Луи Давида (ил. 7) мы больше не можем отделять кончину Сократа от нашего представления о философском отношении к смерти. Приговоренный к смерти Сократ одной рукой небрежно тянется к кубку с ядом цикуты, другой иллюстрирует философскую позицию, как будто смерть и философствование являются двумя направлениями одного и того же жеста. Сцена стала знаковым образом самой философской жизни: для философа идеи не просто что-то, что можно рассматривать и исследовать, чему можно учить и о чем писать, но также и то, ради чего вам, возможно, придется умереть.

Ил. 7. Жак Луи Давид. Смерть Сократа (1797). The Metropolitan Museum of Art

Описание Давидом смерти Сократа также стало воплощением некоторых важных компонентов самоидентификации западного философа. Среди них: интеллектуальное мужество; уверенность в своих силах; верность своим идеям; спокойствие перед смертью; превосходство духа над немощью плоти; преимущество вечного над временным; сознание преходящей природы всего человеческого; добродетельная жизнь как награда, даруемая самому себе; истинное счастье, связанное с жизнью разума; вера в высшую форму существования; превознесение философа над политическим миром, а исключительного индивида над толпой; несовершенство человеческой справедливости; философия как акт неповиновения и сопротивления; важность инакомыслия, автономии и независимости ума. Никогда еще узкое пространство тюремной камеры не вмещало в себя столь много одновременно.

Интермеццо (в котором Платон непрерывно пишет пьесы)