Ундина

И в самом деле, струя воды от подземного родника шипела и плескалась самым удивительным образом: казалось, будто что-то хочет силой пробиться из-под земли наружу, но Ундина ещё строже потребовала, чтобы её приказание было исполнено. Впрочем, строгость эта была излишней. Замковая челядь столь же охотно повиновалась своей кроткой госпоже, сколь рада была случаю осадить своенравную Бертальду, и как бы та ни бранила их и ни грозила, камень вскоре прочно накрыл отверстие колодца. Ундина задумчиво облокотилась на него и своим тонким пальчиком начертала что-то на его поверхности. Но, должно быть, у неё в руке было что-то острое и едкое, ибо, когда она отошла, а другие приблизились, они увидели вытравленные на камне какие-то диковинные знаки, которых до этого никто на нём не замечал.

Когда вечером рыцарь вернулся, Бертальда встретила его вся в слезах и рассыпалась в жалобах на поведение Ундины. Он бросил на жену суровый взгляд, и бедная женщина удручённо опустила голову, однако, сохранив самообладание, молвила:

– Мой супруг и повелитель не станет ведь бранить своих крепостных, не выслушав их, а уж свою законную супругу и подавно.

– Говори, что побудило тебя совершить этот странный поступок, – с мрачным видом произнёс рыцарь.

– Я бы хотела сказать тебе это наедине, – вздохнула Ундина.

– Ты можешь так же точно сказать это и при Бертальде, – возразил он.

– Хорошо, если ты так велишь, – сказала Ундина, – но не требуй этого! О, прошу тебя, не требуй этого!

Она выглядела такой смиренной, прекрасной и покорной, что в сердце рыцаря мелькнул луч прежней, светлой поры. Он ласково взял её под руку и увёл в свой покой, где она обратилась к нему с такими словами:

– Ты ведь знаешь моего злобного родича Кюлеборна, о возлюбленный повелитель, и часто к неудовольствию своему встречал его в переходах замка. Бертальду он не раз пугал так сильно, что ей случалось занемочь. А всё оттого, что у него нет души, он – порождение стихии, способен отражать лишь внешнюю сторону мира, внутренняя же сущность остаётся ему недоступной. Порой он видит, что ты недоволен мной, а я со своим детским умом плачу из-за этого, Бертальда же, может быть, в то самое время случайно смеётся. Вот он и вообразил себе бог весть что и незваный-непрошеный вмешивается то так, то этак в нашу жизнь. Что толку, что я браню его за это, сержусь и отсылаю прочь? Он не верит ни одному моему слову. Его скудное бытие не знает, как схожи меж собой страдания и радости любви, как тесно они переплетаются друг с другом, так что их не разделить никакой силой. Из-под слёз проглядывает улыбка, и улыбка отворяет двери слезам.

Улыбаясь и плача, она глядела снизу вверх на Хульдбранда, который вновь ощутил в своём сердце всё очарование прежней любви. Она почувствовала это, теснее прижалась к нему и продолжала сквозь слёзы радости:

– Раз уж словами его было не утихомирить, я вынуждена была запереть перед ним дверь, а его единственная дверь к нам – этот колодец. С духами всех прочих родников, вплоть до самой долины, он рассорился, и лишь дальше вниз по Дунаю, куда влились кое-кто из его друзей, вновь начинается его царство. Потому-то я и велела завалить отверстие колодца камнем и начертала на нём знаки, которые сковывают всю силу не в меру ретивого дяди. Теперь он не станет поперёк дороги ни тебе, ни мне, ни Бертальде. Люди же могут, невзирая на эти знаки, приложив самые обычные усилия, откатить этот камень. Им это не помешает. Итак, если хочешь, сделай так, как настаивает Бертальда, но поистине она не ведает, о чём просит. Именно в неё прежде всего метил этот мужлан Кюлеборн, а если бы стряслось то, против чего он предостерегал меня и что могло бы случиться без злого умысла с твоей стороны, – ах, милый, и тебе грозила бы опасность!

Хульдбранд почувствовал всем сердцем великодушие своей жены: как старательно она оттесняла своего грозного защитника, да к тому же ещё и навлекла на себя упрёки Бертальды! Он нежно обнял её и молвил с чувством:

– Камень останется на месте, и всё останется навеки так, как ты хочешь, моя милая, родная Ундина!

Она робко ластилась к нему, счастливая, что слышит вновь давно умолкнувшие слова любви, и наконец сказала: