Ундина

– Любимый друг, раз ты сегодня так добр и ласков со мной, могу ли я осмелиться просить тебя об одной вещи? Видишь ли, ты в чём-то схож с летним днём. В самый разгар своего сияющего великолепия он внезапно обвивает чело сверкающим грозовым венцом и предстаёт в раскатах грома истинным царём и земным божеством. Вот так и ты – очами и устами мечешь молнии и гром, и это очень тебе к лицу, хоть я и плачу, глупая, порой от этих вспышек гнева. Но никогда не делай этого на воде или хотя бы вблизи какой-нибудь воды. Понимаешь, тогда мои родичи получат власть надо мной. Неумолимые в своей ярости, они вырвут меня из твоих объятий, вообразив, что одной из их рода нанесена обида, и до конца своих дней я буду вынуждена жить там, внизу, в хрустальных дворцах, и не смогу подняться к тебе наверх, а если бы они и послали меня к тебе – о боже! это было бы в тысячу раз хуже! Нет, нет, дорогой мой, если ты хоть немного любишь свою бедную Ундину, ты не допустишь этого!

Он торжественно обещал ей выполнить её просьбу, и супруги вышли из своего покоя влюблённые и счастливые. Тут им повстречалась Бертальда с несколькими работниками, которых она успела кликнуть.

– Ну что, тайные переговоры, как видно, закончены, и камень можно убрать, – сказала она ворчливым тоном, который усвоила себе в последнее время. – Эй, люди, отправляйтесь и беритесь за дело!

Но рыцарь, возмущённый её вызывающим поведением, коротко и строго бросил:

– Камень останется на своём месте.

Вдобавок он стал корить Бертальду за резкое обращение с Ундиной, после чего работники с плохо скрываемой улыбкой удовольствия разошлись по своим делам, Бертальда же, побледнев, поспешила уйти в свою комнату.

Наступило время ужина, а Бертальда всё не появлялась. За ней послали; слуга нашёл её покои пустыми и принёс только запечатанное письмо, предназначенное господину рыцарю. Тот, ошеломлённый, вскрыл его и прочёл: «Я со стыдом чувствую, что я всего лишь бедная рыбачка. Если на мгновение я забыла об этом, то искуплю свою вину в жалкой лачуге моих родителей. Живите счастливо со своей красавицей женой!»

Ундина была искренне опечалена. Она горячо просила Хульдбранда поспешить за исчезнувшей подругой и воротить её. Увы, ей незачем было торопить его. В нём с новой силой вспыхнуло влечение к Бертальде. Он метался по всему замку, расспрашивая, не видел ли кто, куда направилась прекрасная беглянка. Ему ничего не удалось узнать, и он уже сел на коня, чтобы поскакать наудачу по той дороге, по которой привёз сюда Бертальду, когда к нему подошёл один из его оруженосцев и сказал, что видел её на тропе, ведущей в Шварцталь. Рыцарь стрелой промчался через ворота в указанном направлении, не слушая испуганного возгласа Ундины, кричавшей ему вслед из окна:

– В Шварцталь? О, только не туда, Хульдбранд, только не туда! Или хотя бы возьми с собой меня, бога ради!

Но, видя, что все её мольбы тщетны, она поспешно приказала оседлать своего белого иноходца и поскакала вслед за рыцарем, отказавшись от какого-либо сопровождения.

Глава четырнадцатая О том, как Бертальда вернулась вместе с рыцарем

Шварцталь, или Чёрная долина, лежала в глубокой впадине, окружённой горами. Как она зовётся теперь, мы не знаем. А в те времена местные жители окрестили её так из-за густого сумрака, в котором она тонула, заслонённая от солнечного света высокими деревьями, по большей части елями. От этого даже родник, струившийся между скал, казался совсем чёрным и далеко не таким весёлым, как ручьи, в которых отражается ясное голубое небо. В наступивших сумерках всё в этом месте выглядело особенно мрачным и диким. Рыцарь в тревоге пробирался на коне вдоль ручья, то опасаясь, что выехал слишком поздно и упустил след беглянки, то боясь невзначай обогнать её, если она где-то притаилась, желая остаться незамеченной. Между тем он порядком углубился в долину и мог бы уже догнать девушку, если бы выбранный им путь оказался верным. Мысль, что, может быть, он ошибся, заставляла его сердце биться сильнее и тревожнее. Что станется с хрупкой, беззащитной Бертальдой, если он не найдёт её, в грозную непогоду, которая зловеще надвигается на долину? Но вот наконец сквозь ветви на склоне горы мелькнуло что-то белое. Ему показалось, что он узнал белое платье Бертальды, и он устремился туда. Но неожиданно конь его упёрся, встал на дыбы, и Хульдбранд, чтобы не терять времени, спешился, – к тому же верхом ему всё равно было не пробраться сквозь заросли кустарников, – привязал храпящего жеребца к дереву и осторожно протиснулся сквозь кусты. Ветки, влажные от вечерней росы, хлестали его по лбу и щекам; из-за гор доносились глухие раскаты грома, всё казалось таким странным, что его внезапно охватил страх перед белой фигурой, простёртой перед ним на земле. Он ясно различал теперь, что это была спящая или лежащая без сознания женщина в длинном белом платье, какое было сегодня на Бертальде. Он подошёл к ней совсем близко, шурша ветвями, бряцая мечом, – она не шевелилась.