Унесенные ветром. Том 2

Она похлопала себя по щекам и наткнулась на выступающие кости скул. Это навело ее на мысль проинспектировать свой бюст. Ну вот, и груди стали совсем маленькие, почти как у Мелани. Надо бы присборить лиф, чтобы хоть на вид было побольше. А она ведь всегда презирала девчонок за такие ухищрения. Оборочки! Да что там оборочки, а платье? Она посмотрела вниз, на юбку, широко растянув фалды меж рук. Сплошные заплатки! А Ретту нравились женщины хорошо одетые, модные. Она вспомнила с тоской вздымающееся волнами зеленое платье, которое носила, как только вышла из траура. К этому платью она надевала зеленую шляпку с пером, ту, что Ретт привез ей в подарок. Она вспомнила его комплименты и одобрительный взгляд. А еще она вспомнила – со злостью и острой завистью – красное платье из шотландки, красные сапожки с кисточками и красную шапочку блинчиком на Эмми Слэттери. Все это было кричаще-яркое, но новое и модное и притягивало глаз, естественно. Ох, до чего же ей хочется притягивать глаз! Особенно глаз Ретта Батлера. Если он увидит ее в этом старье, он поймет: в «Таре» что-то не так. Нельзя, чтобы он это понял.

Нет, ну какой надо быть дурой, чтобы подумать, что она может поехать в Атланту и заполучить его, потому что он когда-то домогался ее, – это она-то, с этой вот сухой шеей, с глазами голодной кошки и в ношеном-переношеном платье! Если она не способна была вытянуть из него предложение, находясь в расцвете своей красоты и чудесно одеваясь, то теперь-то на что можно рассчитывать, когда она попросту уродлива и одета абы как? Если истории тети Питти правдивы, то он, должно быть, самый богатый человек в Атланте и, вероятно, пользуется бешеным успехом у красивых женщин, порядочных и дурных. «Ну, что ж, – сказала она себе угрюмо, – зато у меня есть нечто такое, чего у большинства красивых женщин не бывает. У меня есть голова на плечах, и если она что-то задумала, то так тому и быть. Только бы мне платье, одно приличное платье…»

Но в «Таре» не было приличного платья. Ни одного. И даже такого, которое не перелицевали и не подштопали хотя бы раз.

«Такие вот дела», – печалилась она, безутешно уперев глаза в пол. Перед глазами был бархатный, цвета мха ковер Эллен, теперь уже вытертый, чем-то заляпанный и местами совсем облысевший от бесчисленных солдат, проводивших на нем свои дни и ночи. Вид его подействовал на Скарлетт самым гнетущим образом, потому что ясно показывал, что вся «Тара» такая же изношенная и потертая, как она сама. Сгустившиеся потемки в комнате тоже стали давить на нее. Она подошла к окну, отдернула шторы, подняла раму, отстегнула щеколду и распахнула ставни, впуская в комнату последний свет зимнего заката. Потом закрыла окно и, прислонясь щекой к зеленому бархату портьеры, посмотрела на лужайку, на блеклое пастбище и дальше – на темную купу кедров у семейного кладбища. Бархат приятно и нежно щекотал лицо, и она блаженно, как кошка, потерлась об него… Замерла. Отстранилась. И уставилась на портьеры.

Минутой позже она уже тащила по полу тяжелый столик с мраморной столешницей; его заржавевшие колесики протестующе скрипели. Она подкатила столик к окну, подоткнула юбки, забралась на него и встала на цыпочки, чтобы дотянуться до массивного карниза. Снять его не удавалось – не хватало роста, и она дернула, так резко и нетерпеливо, что гвозди выскочили из дерева, а шторы, карниз и все остальное рухнуло на пол с громким стуком.

Как по волшебству, дверь гостиной тут же отворилась, и возникла Мамми, каждой морщинкой своего широкого черного лица выражая страстное любопытство и глубочайшую подозрительность. Она очень неодобрительно оглядела Скарлетт, которая в этот момент еще стояла на столе, подняв юбки выше колен, и готовилась спрыгнуть на пол. Радостное возбуждение и предвкушение триумфа, переполнявшие Скарлетт, почему-то очень расстроили Мамми.

– Зачем это вам портьеры мисс Эллен? – потребовала она отчета.

– А зачем это тебе подслушивать под дверью? – весело спросила Скарлетт, ловко спрыгивая на пол и принимаясь собирать полотнища тяжелого пыльного бархата.

– Мне нет нужды подслушивать, – парировала Мамми, настраиваясь на поединок. – А вам нет дела до портьер мисс Эллен. Ишь чего удумали – выдергивать карниз из стены и кидать все на пол, в пыль. Мисс Эллен очень дорожила этими портьерами, и я не думаю, что вам позволительно обращаться с ними подобным образом.

Скарлетт обратила на нее зеленые свои глазищи, сверкающие буйным весельем, как у маленькой проказницы из прежних времен, по которым часто вздыхала Мамми.

– Сбегай скоренько на чердак и достань мою коробку с выкройками, – кричала Скарлетт, легонько подталкивая Мамми к дверям. – У меня будет новое платье!

Мамми разрывалась между негодованием по поводу самой идеи, что ее двести фунтов живого веса должны скоренько куда-то сбегать, тем более на чердак, и проблеском страшного подозрения. С неожиданной живостью она выхватила у Скарлетт полотнища гардин и прижала их, как святыню, к своей монументальной, обширной груди.