Ее повелительный тон заставил обеих женщин обиженно и беспомощно отшатнуться. «Я не имею права плакать у них на глазах, – подумала Скарлетт. – Я обязана держаться. Если они станут плакать, завоют и негры, и мы все спятим. Я обязана собраться с духом. Предстоит многое сделать. Сходить к гробовщику и договориться насчет похорон, потом навести здесь чистоту и принимать людей, которые придут ко мне плакаться. Эшли для этого не годится, как не годятся Питти с Индией. Мне опять придется отдуваться! Я всегда за кого-то отдуваюсь».
Она обвела взглядом изумленные обиженные лица Индии и Питти и почувствовала раскаяние. Мелани не понравилось бы ее резкое обращение с теми, кто любил ее.
– Простите, но я не в духе, – через силу произнесла Скарлетт. – Это потому, что я… извините меня, тетя, за мою грубость. Я выйду на крыльцо на минутку. Мне надо побыть одной. Я скоро вернусь, и тогда мы…
Она мягко коснулась руки тети Питти и быстро направилась к парадной двери, чувствуя, что если простоит в этой комнате еще секунду, то потеряет над собой контроль. Ей надо побыть одной. И надо всплакнуть, иначе у нее разорвется сердце.
Скарлетт вышла на темное крыльцо и, закрыв за собой дверь, ощутила слабое дуновение влажного ветерка. Дождь перестал, и только падающие с карниза капли нарушали ночную тишину. Все вокруг заволокло густым, немного морозным туманом; туманом, в дыхании которого ощущались первые признаки уходящего года. Дома на противоположной стороне улицы скрылись в темноте, и только в окне одного дома горела лампа, отбрасывая свет на улицу, ведя неравную борьбу с туманом и пронзая его слабыми золотистыми лучами. Казалось, что неподвижная серая дымка окутала весь мир. И весь мир погружен в безмолвие.
Она припала головой к стойке и приготовилась плакать, но ей не плакалось. Горе было слишком большим, чтобы дать волю слезам. Скарлетт вздрогнула и затряслась, не веря в то, что на ее глазах рухнули и рассыпались в прах две несокрушимые цитадели. Она попыталась было прибегнуть к верному заклинанию: «Я подумаю об этом завтра, когда почувствую себя лучше», но оно потеряло свою силу. Значит, придется думать сейчас… о Мелани и о том, как сильно она любила ее и нуждалась в ней, а также об Эшли и о своей упорной слепоте, из-за которой она не смогла увидеть его в истинном свете. Хотя, конечно, эти размышления окажутся такими же тягостными завтра и все последующие завтра в ее жизни.
«Сейчас я не могу вернуться и говорить с ними, – продолжала внутренний монолог Скарлетт. – В такой вечер я не могу смотреть в лицо Эшли и утешать его. Только не в этот вечер! С утра пораньше я приду и сделаю все, что следует делать, и стану говорить слова утешения, которые положено говорить. Нет, не сегодня. Я не могу. Я пойду домой».
Ее дом находится в каких-то пяти кварталах. Она не будет ждать, когда плачущий Питер запряжет лошадь, не будет ждать, когда доктор Мид отвезет ее домой. Она больше не может терпеть слезы одной и молчаливое осуждение другой. Без накидки и шляпы Скарлетт быстро спустилась по темным ступенькам и растворилась в туманной ночи. Обогнув угол, сквозь неподвижный сырой туман она пошла по Персиковой улице, неслышно, как во сне, ступая по мостовой.
Когда Скарлетт поднималась в гору, ощущая в груди тяжесть от невыплаканных слез, ее охватило странное чувство, чувство, что она уже много раз была в таком же вот месте, сумрачном и холодном, и при схожих обстоятельствах. «Что за глупость», – беспокойно подумала она, ускоряя шаг. Должно быть, разыгрались нервы. Но странное чувство не проходило, наоборот, оно все глубже проникало в душу. Она нерешительно огляделась, но непонятное чувство, что она когда-то переживала все это, опять усилилось. Резко вскинув голову, как зверь, почуявший опасность, Скарлетт попыталась успокоиться, говоря себе: «Просто я слишком устала. Да и вечер какой-то очень странный – сплошной туман. Я в жизни не видела такого густого тумана, хотя… хотя…»
Как гром среди ясного неба наступило прозрение, а с ним пришел страх. Да, верно. В бесконечных ночных кошмарах она бежала точно в таком же тумане по растерзанной стране, силясь отыскать глазами знакомые ориентиры, но то холодное, окутавшее всю землю марево было населено одними лишь призраками и тенями, которые тянули к ней ужасные руки. Снится ли ей опять этот кошмар, или он превратился в явь?
Скарлетт, снова очутившаяся в мире ужасных грез, поняла, что заблудилась. Прежние страшные видения обернулись еще более страшными, и сердце ее учащенно забилось. Она опять столкнулась с застывшим миром и смертью, как когда-то повстречалась с ними в «Таре». Все, что имело значение в реальном мире, ушло из него, жизнь окончилась, и холодный панический страх сковал сердце Скарлетт. Страх перед тем, что ждало ее в этом тумане, и сам туман, в котором не было видно ни зги. Тогда она бросилась бежать. И как в минувших снах, помчалась сломя голову, подгоняемая неведомым страхом, в надежде отыскать в кромешной серой мгле спасение.