Он медленно повернулся и посмотрел на нее. Сонливая отрешенность исчезла из его серых глаз, и теперь они были широко открыты. В них отражались страх, беспомощность, растерянность. Таким она никогда не видела Эшли. Ужасное предчувствие, которое захватило Скарлетт в холле, еще больше усилилось при взгляде на его лицо. Она подошла к нему и сказала:
– Мне страшно. О боже, Эшли, обними меня. Мне так страшно.
Но он продолжал неподвижно стоять, сжимая в руках перчатку. Скарлетт положила руку ему на плечо и прошептала:
– Что с тобой?
Его глаза, полные отчаяния, долго смотрели в ее лицо и, видимо, не находили ответа. Наконец он чужим голосом произнес:
– Я хотел идти к тебе. Я хотел бежать к тебе… бежать как ребенок, который ищет утешения… а вижу еще более испуганного ребенка, прибежавшего ко мне.
– Нет, нет! – воскликнула Скарлетт. – Ты не можешь испугаться. Тебя ничего и никогда не пугало. Вот я… Ты всегда был очень сильный…
– Если я и был сильный, то лишь потому, что она стояла за мной, – срывающимся голосом сказал Эшли, глядя на перчатку и расправляя ее пальцы. – И… и… вся моя сила уходит вместе с ней.
В его тихом голосе было столько безумного отчаяния, что Скарлетт убрала руку и сделала шаг назад. Возникла тяжелая пауза, и ей показалось, что она по-настоящему поняла его только в эту минуту.
– Значит… – медленно спросила Скарлетт, – значит, Эшли, ты любишь ее?
– Она, – с трудом ответил он, – моя единственная мечта, которая жила, дышала и умерла, столкнувшись с реальностью.
«Мечта! – начиная, как обычно, закипать, подумала Скарлетт. – Всегда у него мечты! Ни капельки здравого смысла!»
А вслух горько и с тяжелым сердцем произнесла:
– Каким же ты, Эшли, был глупым. Как ты не понимал, что она стоит миллион таких, как я?
– Скарлетт, прошу тебя! Если бы ты только знала, что мне пришлось пережить после того, как доктор…
– Тебе пришлось пережить! Ты не считаешь, что я… О, Эшли, ты давно должен был понять, что любишь ее, а не меня! Почему ты не понял? Все было бы иначе и… О, ты мог бы сообразить и не дразнить меня своими разговорами о чести и жертве! Если бы ты раньше сказал мне, я бы… Мне было бы очень больно, но как-нибудь я пережила бы это. Но ты медлил, пока не наступил смертный час Мелли, а теперь уже слишком поздно что-либо менять. Эшли, Эшли, мужчинам полагается знать такие вещи – не женщинам! Ты должен был понять, что все это время любил ее, а меня только хотел, как… как Ретт хочет эту Уотлинг.
Эшли вздрогнул, но глаз не отвел, и Скарлетт увидела в них немую мольбу о молчании и утешении. Все черты его лица подтверждали справедливость ее слов. Ссутулившиеся плечи Эшли указывали на то, что от самобичевания он страдает гораздо сильнее, чем от ее жестоких упреков. Он так и продолжал молча стоять перед ней, сжимая перчатку, как будто это была рука того, кто понимает его, и в затянувшейся паузе негодование Скарлетт сменилось жалостью, к которой примешалось презрение, но она тут же устыдилась своих мыслей. Она пинает несчастного и беззащитного… хотя дала Мелани слово, что будет заботиться об этом человеке.
«Не успев дать ей обещание, я наговорила ему много обидного, хотя ни я, ни кто-либо другой не имеют на это никакого права». Кому, как не Эшли, знать всю правду, и она точит его изнутри, – в отчаянии сказала себе Скарлетт. – Но он так и не повзрослел. Это – ребенок, вроде меня, и он мучительно страшится потерять Мелани. Мелли понимала, чем это обернется… Она знала его намного лучше меня. Вот почему она просила следить за ним и одновременно за Бо. Как Эшли выдержит это? Я могу выдержать. Я могу выдержать все, что угодно. Я уже выдержала слишком много. Но ему не дано… без нее ему никогда и ничего не осилить».
– Прости меня, милый, – мягко проговорила Скарлетт, протягивая к Эшли руки. – Я понимаю, что творится у тебя на душе. Но запомни – она ничего не знает… она никогда ничего не подозревала… Бог уберег нас.
Эшли бросился к Скарлетт и, как слепой, обнял ее. Она приподнялась на цыпочки, прижалась воспаленной щекой к его щеке и погладила рукой его волосы.
– Не плачь, мой любимый. Она хотела, чтобы ты оставался храбрым. Через минуту она захочет увидеть тебя, и ты должен быть храбрым. Она не должна видеть твоих слез. Это расстроит ее.
Эшли так сильно сдавил ее, что Скарлетт чуть не задохнулась.
– Что мне делать? – тяжело дыша ей в ухо, спросил он. – Я не могу… я не могу жить без нее.
«Я тоже», – подумала Скарлетт, судорожно представляя себе, что долгие, долгие годы ей придется прожить без Мелли. Но нельзя предаваться унынию, потому что она в ответе перед Мелани за Эшли. Ей припомнилась та лунная ночь в «Таре», когда она, опьянев и смертельно устав, говорила самой себе: «Испытания выпадают на долю тех, у кого сильные плечи». Ну что же, плечи у нее оказались сильнее, чем у Эшли. Скарлетт выпрямилась, готовая взвалить на себя новую ношу, и нарочито спокойно, с материнской нежностью поцеловала его мокрую щеку, не чувствуя при этом ни нервного возбуждения, ни страстного желания.
– Мы справимся, – заключила она. – Справимся как-нибудь…