Унесенный

Мир еще верит словам. Как сказал кто-то: искусство есть вотчина мысли, а мысль придает миру лишь видимость порядка, убедительную для тех слабых умом, кто верит в эту кажимость. Но даже это, возможно, лишь временное пристанище.

Жена не принимала его жажду познания – все понимала и так, без слов, и усмехалась, когда муж философствовал: «Опять об умном!».

Когда в юности, в дневнике, Гордеев стал оформлять события в слова, он записывал их в словах буквально. Казалось, слепо помечал, чтобы осмыслить потом. И потому слова были голыми, язык бедным, не осложненным опытом чувств. Хотя понимал, что строка должна быть сложной, музыкальной, сублимирующей чувства, историю, мироздание. Еще не умел поверять слова "глыбой действий", не было жизненного опыта.

Он примерно так же не понимал жену, как и творчество. Она, после прочтения его первой и единственной рукописи о их взаимоотношениях, где он пытался быть откровенным, оскорбленная, резко отрезала разговоры об «умном», презирая это в нем. Но отношения привычной заботы друг о друге оставались, правда, больше ее к нему. Она любила его самого, а не его болтовню. Было ли это любовью? Не знал, но жил в ее заботах, как в люльке.

Так вязались ростки его будущего, которые вскоре оборвутся.

____

После института жизнь неприятно обернулась участием в лихорадочном выполнении планов в некоем министерстве, состояние, как на горячей сковородке. Он был контролером по регионам, ездил в командировки. В этой кипучести существования все же было что-то монотонное, и казалось скучно вечным. Он писал искренние отчеты, для разнообразия похожие на художественные тексты. Заместитель министра читал их удивляясь, словно что-то мешало ему, но относился к необычным отчетам подчиненного благосклонно. Ревнивый начальник его отдела тоже сдержанно одобрял. Но, когда сокращали штаты, уволил его в первую очередь.

6

Тогда Гордееву открылся мир, и он оказался неприятно сложным.

Увидел, что не только он, но и все человечество живет не на утлом космическом корабле планеты Земля, а все еще растворено в некоей новизне бесконечности, чувствуя себя безмерным и бессмертным, как будто может покорять пространства, не имеющие границ. Но практика круто обрезает горизонты возможностей.

Тут он мыслил стандартно: эволюция – это долгое накопление результатов действий поколений, что постепенно теряет живую энергию, становится традицией: системы, иерархии, учения и открытия. И внезапно вспыхивает революция, переворот, и все вдруг обрывается, вместе с ненавистью к старым оковам, обрушивает бывшую сложность жизни, и приходит опрощение. Воскрешаются старые мифы, цивилизации, похожие на архаичные месопотамские деспотии, где один вождь владел всем имуществом народа. Разгуливается анархия, воля вместо свободы, рубящая направо и налево. Несмотря на то, что проживание на планете стало намного цивилизованней, и ситуация человека стала еще более благоприятной и сытой, чем в предыдущие, тем более темные, эпохи. Но сытые мгновенно забывают, что были когда-то голодны.

Нет, космической ядерной войны Гордеев не ждал – мир уже осознал, что может погибнуть вместе с провалившейся под ногами землей. Но будущее не внушает ничего хорошего.

Последняя недо-эволюция, с постоянными спорами: ввести ли снова смертную казнь, заканчивалась. Нет ничего более значительного после передела мира в конце второй мировой войны, чем наступающий экономический и политический кризис, обрушение всей мировой экономики и валюты, отчего становится шаткой и жизнь людей. Мировой порядок ломается, страны уходят из великих союзов в свои национальные границы, традиции. США перестали быть доминирующей державой. Мир перешел на чисто экономическую конкуренцию, как предсказывали великие экономисты Запада. Группировки стран больше не были непримиримыми политическими соперниками, перешли на экономическое соревнование. Хотя по-прежнему ссорились, порой не из-за жирного куска, а из нежелания уступить, чтобы не "уронить достоинство".

____

У него было ощущение, что он попал не в то время, – люди живут сегодняшним днем, видят будущее в рыхлых дождливых облаках, потеряли смысл существования. И растет усталость большого числа людей, тупо смотрящих в серую стену будущего. Раньше хоть особенно нетерпеливые приходили в бешенство, когда силовые структуры игнорировали их требования. А те в испуге от очередного ожидаемого «майдана» выдвигали частоколы рядов национальной гвардии – «космонавтов» перед вегетарианскими митингами интеллигентных толп, осторожных от нежелания быть обвиненными в беспорядках.

А теперь настало непонятное спокойствие.

Властвующая система напоминала старые авторитарные системы, но превратилась в чрезвычайно мягкую на вид, усложненную, хитроумную и изощренную, чтобы сохранить себя для спасения нации. Конституция, законы сами собой приспособились так, что любое насильственное действие власти оказывалось законным, не придерешься.