Унесенный

Арендованный офис Движения был обычным прямоугольным «сараем» в девятиэтажке, со стандартными столами и стульями из соседнего мебельного магазина и компьютерами, за шкафами уголок – кухня, бегать по ресторанам было некогда. На стене большой выносной плакат с брендом «Голос истины»

Сидя в своем "сарае", не чуя ерзающего стула на колесиках, он просиживал над компьютером, отбиваясь от противников и доказывая свое. С несколькими сотрудниками составлял программы, писал в интернете статьи, воззвания, организовывал собрания и митинги, вел бухгалтерскую тяготу, и даже подметал свой «сарай».

В концепции Движения, которую надо было утвердить на предстоящем съезде всех участников, он стремился соединить десятки течений, без объединения которых невозможно добиться полноты. Любимый замысел был ясен, но вот выразить его в словах было невозможно, а иногда терялся в мелочных заботах. Он стремился только к некоей цельности.

____

Перед съездом в офисе собрались активные сторонники. Не совсем понимали цели Движения «Голос правды», которые Гордеев собирался предъявить съезду.

– Хотелось бы расшифровать, – скромно попросил Михеев. Друг Лева Ильин продолжил:

– Да, мы с Михеевым не понимаем сакрального смысла твоей концепции.

– Вы собираетесь повернуть колесо кровавой истории? – спрашивал примкнувший маститый писатель с седой благородной шевелюрой, аккуратно причесанной назад, и осторожным выражением на сытом лице.

Гордеев вздохнул.

– Надо начать с начала, дабы поняли непосвященные. Все в физическом мире видится относительно наблюдателя. Что такое относительность?

Лева сказал:

– Это когда с любимой женщиной вечность кажется мгновением, а сидя голым задом на горячей сковородке – мгновение покажется вечностью.

Михеев заржал.

– Вот теперь понятно. А еще пример относительности: смотря по какую сторону туалета вы находитесь. Только причем тут наша концепция?

Речь Гордеева была похожа на лекцию.

Так что же такое относительность бытия? То, что доказывает теория относительности Эйнштейна? Или, по Ленину, «историческая условность приближения пределов наших знаний к истине»? Или шунья, шуньята – "пустота", "иллюзорность", "относительность", то есть феномен возникает мгновенно, зарождается и тут же исчезает, он ложный и нереальный, потому и называется "относительным". У буддистов вещи не имеют своего "я", так как они порождены причинной зависимостью. Все дхармы есть только сознание.

– Это все пустые слова, – сказал Михеев. – Ближе к делу.

Гордеев рассердился.

– Теории относительности – рассудочные, от головы, не имеют никакого смысла. Мы не можем ничего узнать о природе человеческого переживания и бессилии человека перед познанием истины.

– Что он переживает, сидя задом на сковородке? – спросил Лева.

Все снова заржали. Маститый писатель с осторожным выражением на лице навострил ухо на что-то предосудительное.

– Поясните.

Гордеев продолжал упрямо:

– Теориям относительности надо придать человеческий смысл: оживить благоговением перед жизнью или отчаянием от ощущения полной утраты смысла, как писал психоаналитик Виктор Франкл, переживший Освенцим.

Ему вспомнились его юношеские стихи, и он, уже не боясь, как это было раньше, продекламировал:

Тяготенья земного поля —
Тяготенью любви вы праматерь, —
Сохранение форм бытия,
Сохранение жизни и памяти.
Как таинствен, велик переход
Из сцепленья простого, без Бога,
В потерявшую видимый ход
Бесконечную нежность любовную!
Во Вселенной бесстрастия нет,
Хоть основа проста – лишь сцепленье.
Нету мифов в ее глубине,
Есть любовь и боль разрушенья.
Может, в ней, в первозданной любви —
Суть единой теории поля,
То, над чем разбиваются лбы
Всех творцов науки бесполой.

Как же сейчас отзывается то, что инстинктивно жило еще в юности!

– Ну, ты уж совсем раскрылся, – устыдился Лева Ильин.

– Тут не вечер дилетантской поэзии, – сказал маститый писатель. – Так что же с субъективностью? Как примирить ее – саму живую жизнь, ее переживания с бесчувственной объективностью стороннего взгляда, словно видящего не близкое переживаемое им, а из далекой истории? Или остающегося вне поля сознания?

– Заполнить все переживанием с любимой дамой? – предположил Лева.

Гордеев оскорбленно посерьезнел.

– Как соотносится «даль и близь» в переживании состояний? Если я волнуюсь за близкое мне, хотя оно микроскопическое при взгляде из космоса, то будет ли мое переживание таким из космоса – болит ли это в далеке? Наверно, человеческое чувство не зависит от расстояния, пространства, взгляд на мир самой жизни из любой точки – и есть переживаемый объективный мир. А вне поля переживания нет другой объективности – существует ли она (кажется, Кант)?