Унесённые «Призраком»

– Вам понравилось? – осторожно поинтересовался Чарлз, забирая у нее лошадь. Мэри задумалась. Сомнений не было: ей удалось победить в первой схватке с собственным страхом. И останавливаться на этом она не собиралась.

– Благодарю, мистер Пламмер, – ответила девушка. И тут же добавила: – Если не возражаете, в понедельник в это же время я хотела бы продолжить. Попробуем рысь.

Домашние хлопоты и участие в подготовке к грядущему торжеству отвлекали внимание Мэри до середины дня, и все это время она наслаждалась вдохновляющим ощущением превосходства над своими слабостями. Ей не терпелось поделиться этим достижением с близкими, но девушка понимала, что еще рано: по сути, хвастаться пока было нечем, на пути к переменам сделано слишком мало шагов. А Мэри хотелось до наступления заветного дня успеть исправить как можно больше ошибок.

После обеда, закончив составлять праздничное меню и попросив Кэтрин заняться украшением комнат, Мэри переоделась и отправилась в библиотеку, чтобы выбрать подходящую книгу для чтения. Серьезную прозу и поэзию она сразу отвергла, драмы и трагедии – тоже, сочинения Дефо и Свифта не привлекли ее внимания, а вот томик пьес некоего Гольдони⁷⁴, о котором она мало слышала, напротив, заинтересовал, и, пролистав несколько страниц, Мэри убедилась, что это именно то, что ей нужно. Сделав пару закладок, девушка попросила Джейсона подать экипаж.

Разумеется, она волновалась – гораздо сильнее, чем перед утренней поездкой верхом. Сжимала книгу с такой силой, что побелели кончики пальцев. Если бы Мэри была не одна, если бы Роберт мог оказаться рядом, стало бы легче… но у брата, увы, хватало своих забот. Да и разве она несмышленое дитя, чтобы везде и всюду кто-то водил ее за руку?

«У тебя все получится, Мэри-Энн. Даже не сомневайся».

Джейсон остановил экипаж возле госпиталя, помог девушке выйти и любезно распахнул перед ней входную дверь. Мэри помнила, куда ее отводили в первый раз, поэтому сразу же направилась в бельевую, где взяла чистый фартук и белую косынку. Аккуратно убрав под нее волосы, она отыскала пожилую сиделку и сказала ей:

– Миссис Коути, с позволения губернатора я пришла проведать выздоравливающих больных и немного скрасить их досуг. Будьте любезны, проводите меня к ним.

Сиделка смерила ее недоверчивым взглядом, однако возразить не посмела – в конце концов, процедуры закончились и начинались часы посещений. Хотя посетителей здесь всегда бывало немного, и пациенты, особенно те, кто не мог встать с постели, изнывали от скуки, не зная, чем себя занять. Вряд ли они станут достойными собеседниками для юной благовоспитанной мисс, но… почему бы и нет? Хоть какое-то разнообразие в череде дней, подчиненных строгому распорядку.

…Примерно через час миссис Коути постучала в кабинет доктора Норвуда. Стейн еще ни разу не видел такого странного выражения лица у этой женщины, немало повидавшей на своем веку.

– Идемте со мной, доктор, – полушепотом произнесла она.

Они спустились на первый этаж. Еще по дороге Стейн услышал доносящиеся оттуда всплески хохота, сменяющиеся тишиной, в которой звучал выразительный женский голос – или голоса, он сразу не понял. Миссис Коути приложила палец к губам, а потом указала ему на одну из палат, в которой обычно размещалось всего четверо пациентов. Сейчас их здесь было втрое больше – одни примостились на краю чужих коек, другие принесли с собой табуреты. Кроме того, возле входа толпились сиделки, которые при виде доктора виновато переглянулись и отступили, давая ему возможность заглянуть внутрь.

Впрочем, он уже догадался, кого увидит. Но не мог поверить, что это происходит здесь и сейчас.

– «Жестокость ваша просто непонятна!

А я бы мог счастливой сделать вас…»⁷⁵

Мэри-Энн Айвор стояла в центре безликой, выбеленной комнаты, словно на театральных подмостках, и солнечный свет, с трудом пробившийся сквозь плотные занавески, окутывал ее фигуру теплым сиянием. Она не просто читала какую-то пьесу, а играла сменяющие друг друга роли, проживала каждую реплику, помогая себе движениями, жестами, мимикой. Вот девушка печально покачала головой: «Счастливой? Вы? От вас мне только горе!», а потом, вмиг преобразившись, многообещающе улыбнулась:

– «Вы ошибаетесь, я докажу вам.

Не любите меня? Ну и не надо:

Коль сердце ваше связано с другим,

То и мое, поверьте, несвободно!..»

Лежащие, сидящие и стоящие вокруг мужчины и женщины следили за ней, затаив дыхание и боясь пропустить хоть слово. Да и Стейн вдруг поймал себя на том, что не в силах отвести взгляд от девушки, которая в эту минуту была кем-то другим… и при этом, как никогда прежде, – собой настоящей. Такой, какой она всегда ему нравилась.

Мэри закончила монолог, обернулась… и, положив закладку между страниц, мягко захлопнула книгу.