Уничтожить

Заседание в Версале шло без заминок. Сенаторы по очереди подходили к трибуне и опускали бюллетени в урну, это было тайное голосование; за ними последуют депутаты Национального собрания; зрелище было монотонным и, в сущности, довольно концептуальным. К тому времени, когда Поль уснул, сидя на диване, проголосовала уже половина депутатов. Ему приснилось, что у него появился чернокожий друг, длинный и тощий, наверное, бразилец, он говорил по-португальски. Они встретились в каком-то квартале за Северным и Восточным вокзалами, улицы там были темные и совершенно безлюдные. По идее, это квартал иммигрантов, там живут представители самых разных общин; однако Поль вскоре понял, что все эти иммигрантские заморочки придуманы для отвода глаз и за фасадами здешних домов происходят на редкость отвратные и жуткие порнографические бдения. Его бразильский друг познакомил его с одним из своих друзей, молодым магрибинцем, и они почти сразу же бросили его одного на небольшой площади, почти наверняка Ференца Листа, под тем предлогом, что им надо “сгонять за жратвой”. На площади было темно. Группы людей разной расовой принадлежности ходили мимо, исподтишка на него поглядывая. Охваченный страхом, Поль побрел наугад по тускло освещенным улицам. Несколько иммигрантов следовали за ним на расстоянии, но, как ни удивительно, никто не осмеливался напасть на него, как будто он находился под чьим-то сверхъестественным покровительством. Поль вернулся на площадь, почти наверняка Ференца Листа. И вот тут, к его величайшей радости, появился его бразильский друг и крепко обнял его за плечи. Следуя за ним по пятам, его приятель-магрибинец нес полные ящики моллюсков и креветок; они собирались запивать их белым вином. Так, зажатый между бразильцем и его североафриканским приятелем, Поль поднялся по ступенькам в отель, где им предстояло провести ночь. Из их разговора, однако, он постепенно понял, что эти мнимые друзья задумали подвергнуть его пыткам и затем расчленить, снимая на камеру все этапы его мучений; с этой целью они сюда и пришли и якобы завязали с ним дружбу; а потом они отпразднуют успешное завершение нового фильма, вкушая креветки с белым вином. Их поджидала хозяйка отеля; это была коренастая приземистая тетка лет шестидесяти, с маленькими глазками и маленьким седым пучком; она напоминала чем-то Симону Вейль и еще бабу из песка. Она объявила, что к съемкам все готово. Поль понял тогда, что она собирается принять в них участие, а то и сыграть ведущую роль в процессе; на прошлой неделе она стояла с камерой на лестничной площадке, и ей удалось заснять падение во двор отрубленной кисти руки.

Его разбудила Прюданс, осторожно потрепав по плечу; заседание парламента закончилось, теперь на экране телевизора суетились политические комментаторы.

– Они приняли проект конституционных поправок? – спросил он. Она кивнула. Он встал, еще до конца не проснувшись, пошел за ней в спальню и быстро разделся; потом прижался к ней и почти сразу уснул.

2

Он спал долго, глубоким сном, а когда проснулся, было уже около одиннадцати. Он удивился, услышав какие-то звуки на кухне, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что сегодня суббота и Прюданс не работает. Его временная отставка началась не так давно, но он успел уже забыть чередование выходных и рабочих дней, странно, как быстро угасают рефлексы покорности.

– Тебе ужасно трудно купить подарок… – сказала она, когда он сел за стол на кухне. – У тебя через неделю день рождения, а я до сих пор ничего не придумала.

– Не морочь себе голову, дорогая. Я никогда особо не любил отмечать свои дни рождения.

– Мы все-таки что-нибудь устроим. Пятьдесят лет как-никак. Можем никого не приглашать, если тебе не хочется, но я, по крайней мере, приготовлю хороший ужин, хоть так, ты ведь теперь нормально ешь.

На прием к Амиту Наккашу, ЛОРу, порекомендованному ему дантистом, он записался на 29 июня, как раз в свой день рождения. Его кабинет находится на улице Ортолан, улице умеренной длины, соединяющей площадь Монж и улицу Муфтар. Поль обрадовался, что его снова занесло в этот район, в сущности, он этот квартал любил; во всяком случае, когда разговор заходил об этом квартале, что, впрочем, происходило нечасто, он утверждал, что любит его, такова была в некотором роде его официальная позиция в отношении этого квартала. На самом деле он не был уверен, что сейчас вообще способен любить какой бы то ни было квартал, этот глагол казался ему чрезмерным, например, он вовсе не передавал чувство, которое он испытывал к своему нынешнему кварталу, притом что квартал этот нравился всем без исключения людям его круга и уровня образования, но это классическая тема для разговора, дающая возможность большинству собеседников выразить искренние чувства, не выказывая неумеренных страстей, – в общем, удобная тема.