Уничтожить Грейнджер (СИ)

Сизый дым струится под потолок, касаясь тёмного балдахина её кровати и растворяясь. Горький запах успокаивает нервы, но не окончательно, поэтому Драко встаёт с кресла, наклоняя голову к плечу, наблюдая за Гермионой. Не совладав с собой, он наклоняется к ней, впираясь рукой в матрас возле её плеча. Взгляд скользил по её бледной руке, натыкаясь на длинную красную полосу. Драко усмехается краешком губ, снова выдыхая струю дыма, что почти невесомо касается сгиба её локтя.

Он приказал остановить кровь, но не залечивать раны окончательно. Драко хотел, чтобы на ней остались эти красные полосы, они будут напоминать ей о нём. Она будет ненавидеть его, страшиться, стараться забыть, но рассечённая кожа и покраснения никуда не денутся. Он приказал убрать заживляющую мазь, чтобы Грейнджер с её помощью не убрала полосы.

Выпрямившись, он тихо вышел из спальни, осторожно закрыв за собой дверь.

Щелчок раздался в голове эхом, и Гермиона открыла глаза.

***

Драко достаёт из бара бутылку коллекционного огневиски. Смотрит на яркую наклейку, хмыкая на витые золотые буквы. Ядрёный напиток переливается в стакан, наполняя его наполовину.

Коллекционные бутылки алкоголя, которые остались ему от отца, Драко не испил сразу, он откупоривает бутылки только по важным поводам, в остальные дни он может взять любую обычную.

Сегодня есть повод.

Сегодня она осталась жива.

Драко опрокидывает в себя напиток, со стуком ставя стакан на стол, краем глаза замечая движение слева от себя. Он оборачивается и находит взглядом Нарциссу. Сегодня она надела одно из своих любимых платьев — закрытое, из фиолетового муара с золотыми вставками и каёмками. Плотная юбка шуршит, когда Нарцисса медленно направляется к широкой двери, ведущей к тропинке в сад.

— Мама? — Драко удивляется своему осипшему голосу. Он же не мог сорвать его, когда шептал “живи”, глядя на Грейнджер? Шептал? Он повторял это как мантру, то повышая голос почти до крика, то понижая, думая, что это больше похоже на шелест листьев, чем на шёпот. Сейчас он думал, что тот его шёпот был похож на шуршание юбки Нарциссы.

Женщина не оборачивается на звук и даже не вздрагивает, когда тёплая рука ложится ей на плечо. Бледно-голубые глаза смотрят на дверь, за стеклом которой виднеется осенний пейзаж: высокие деревья раскинули свои ветви, на которых почти не осталось листьев — все они давно осыпались на землю, создавая пёстрый ковёр, в котором хотелось утонуть.

— Мама, там недавно прошёл дождь, не нужно ходить на улицу, ты легко одета, — мягко говорит Драко, отчаянно желая, чтобы она перевела на него взгляд. Драко безумно хотел, чтобы она посмотрела на него, но Нарцисса, словно никого рядом не было, стояла на месте, не сводя глаз с двери.

Малфой проследил за её взглядом, судорожно вздыхая. Он сам бы с удовольствием вышел на улицу, вдохнул бы свежий воздух, но не мог. У него ещё были дела.

— Хорошо, — словно сдавшись, сказал он, заглядывая в её глаза. — Я скажу Лолли, чтобы она принесла тебе накидку, она проводит тебя.

Драко убрал руку с её плеча, глотая комок горечи, что вдруг сжал горло. Нарцисса медленно направилась к двери и распахнула её, впуская комнату холодный воздух. Мягкими шагами она ступила на каменную дорожку, которая извилинами уходила вдаль.

Малфой резко отвернулся, зажмуриваясь. Из-за отца Нарцисса стала такой. Из-за отца она умерла, оставаясь живой.

В пару шагов преодолев расстояние до бара, он схватил бутылку с огневиски и плеснул себе в бокал. Слишком тяжело смотреть на такую Нарциссу. Она словно неживая, такая бледная, со стеклянными глазами.

Он зажмурился, когда новая порция огневиски обожгла горло.

От Нарциссы пахло дорогой тканью и алкоголем.

***

Гермиона со стоном садится на кровати. Всё тело безумно болит, а когда возвращаются воспоминания, слёзы чуть снова не начитают катиться по щекам. Она ладонью зажимает рот, сильно закусывая губу. Глаза осматривают комнату и натыкаются на распахнутое окно.

Она, словно завороженная, смотрит на него, замечая, как ветер слабо колыхает занавеску, а на светлом ковре, прямо почти под окном, осел пепел. Гермиона спускает босые ноги на пол, с шипением втягивая воздух, когда ткань её нового платья — и кто её одевал?! — неприятно трётся о рассечённую кожу. Игнорируя боль, она медленно ступает по ковру и останавливается прямо напротив окна, за которым — свобода. Свежий ветерок колышет её волосы, а по щеке снова скатилась одинокая слеза. Гермиона стирает её тыльной стороной ладони, замечая красную полосу на руке. Пальцами проводя вдоль раны, она ощущает щипающую боль.

Не заживил.

Она зажмуривает глаза, громко всхлипывая и заглушая этот звук ладонью. Физическая боль не сравнится с моральной. А тот сон, что снился ей ранее, померк с жестокой действительностью.

Кто сказал, что ощущения во сне и наяву одинаковы? Можно смело плюнуть тому обманщику в глаза! Нет ни капельки сходства.