Унификация оценочных признаков при квалификации преступлений против личности

Объект убийства образуют отношения, обеспечивающие безопасность жизни любого человека независимо от его национальной и расовой принадлежности, происхождения, социального положения, рода занятий, состояния здоровья, возраста, физических и моральных качеств с момента рождения до естественной смерти. В ряде случаев открытое посягательство на жизнь человека рассматривается как преступление против иного родового (видового) объекта, совершенное с применением так называемого «инструментального» насилия, используемое как средство достижения политической или корыстной цели[125]. Это посягательства на жизнь: государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК РФ); лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295 УК РФ); сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК РФ). Сюда же относится и действие статей 215—219 УК РФ, в которых речь идет о нарушениях правил безопасности.

Оценочные категории, влияющие на квалификацию убийства и назначение наказания, можно разделить на три группы, относящиеся к его совершению: а) без смягчающих и отягчающих обстоятельств (ч. 1 ст. 105 УК); б) при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 105 УК); в) при смягчающих обстоятельствах (ст. 106—108 УК). Последние иногда называют «привилегированными», хотя нам и некоторым другим авторам этот термин не представляется удачным[126]. Кроме того, можно выделить и четвертую группу оценочных понятий и признаков общего для квалификации убийства назначения.

При этом следует иметь в виду, что убийство, совершенное при наличии и отягчающих, и смягчающих обстоятельств должно по правилам конкуренции специальных норм квалифицироваться как убийство при смягчающих обстоятельствах.

Между тем нередко приговоры судов по делам об убийствах далеко не в полной мере отвечают требованиям справедливости и неотвратимости наказания, в том числе и в связи с наличием в значительной части квалифицирующих УК РФ составов этого вида преступлений оценочных понятий и признаков, а также неполнотой некоторых основополагающих определений.

Так, в ч. 1 ст. 105 УК РФ дается законодательное определение убийства как умышленного причинения смерти другому человеку, причем без конкретных указаний на противоправность этого деяния, которая лишь явно подразумевается. Вместе с тем соответствующее указание закона здесь имеет важное значение. В ином случае представитель закона, приводящий в исполнение вынесенный судом смертный приговор убийце, сам формально подпадает под определение умышленного причинителя смерти, подлежащего уголовному преследованию и наказанию[127].

Конечно, нам могут возразить, что понятие противоправности убийства вытекает из самого смысла уголовного законодательства. Например, в ч. 1 ст. 14 УК РФ преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное УК под угрозой наказания. Однако ч. 1 ст. 105 УК РФ как раз и запрещает любое умышленное причинение смерти любому другому человеку (смертная же казнь, надо полагать, является явным и заведомо умышленным причинением смерти другому человеку — пусть и очень плохому человеку), не делая никаких исключений.

По мнению исследователей, «убийство есть противоправное умышленное или неосторожное лишение жизни другого лица, когда причинение смерти является основанием уголовной ответственности»[128]. Вполне очевидно, что следует иметь четкое и однозначное законодательное определение всех оснований наступления такой ответственности за лишение жизни (причинение смерти).

Подобного рода правоприменительных коллизий и связанной с ними необходимости оценочного толкования закона легко можно было бы избежать, определив в ч. 1 ст. 105 УК РФ убийство как умышленное противоправное причинение смерти другому человеку.

При квалификации состава убийства приоритетными выступают понятия феноменов «жизнь» и «смерть».

Закон берет под защиту жизнь любого человека с момента его рождения, поскольку «началом жизни принято считать начало физиологических родов». Это вовсе не равнозначно началу самостоятельного внутриутробного существования ребенка (т.е. не связано с отделением от утробы матери, началом дыхания и т.п.).

По мнению Н.М. Малеиной, «несмотря на то, что зачатый ребенок является возможным будущим субъектом права, все же было бы нереально рассматривать его в качестве обладателя правоспособности и субъективных прав еще до рождения. Субъективные права могут возникнуть лишь у фактически существующего субъекта»[129]. Этой точке зрения придерживались и некоторые русские ученые[130]. Она подтверждается и нормой ч. 2 ст. 17 ГК, согласно которой правоспособность гражданина возникает в момент его рождения. Кроме того, следует отметить явное несовпадение «точек отсчета» начала жизни в уголовном праве с медицинской наукой, которая связывает его с моментом зачатия.

Однако в науке гражданского и семейного права некоторых стран выдвигалась концепция условной правоспособности зачатого ребенка в отличие от безусловной правоспособности человека.