Уник – музыкальная урна

– Не делай невинное личико. Я не забуду, как договорилась насчет тебя в доме Ивановых. Что ты устроил тогда? Я могла сама пойти на это место или пристроить папу, но ты у нас безработный. Все лучшее детям.

– Перестань мам, я уже извинился.

– Он извинился, – ухмыльнулся папа, мама завилась еще больше.

– Ты извинился. А ты осознал, что нельзя танцевать на работе? Нельзя смотреть в упор на хозяев. Нельзя подыгрывать хозяевам, когда дело не касается мусора.

– Ладно, ладно, не кипятись, – отозвал в сторонку папа маму. Мой спаситель. Мама готова была меня сожрать. – Ты тоже хороша. Ты не знала, что их дочь занимается музыкой?

– Я думала, она – программист. Я же не знала, что синте … синте …

– Синтезатор, – подсказал я.

– Да, это самое. Что это инструмент. Музыкальный инструмент. Я думала, это название какой-то современной техники. Да еще Эдик, будь он неладен! Говорит, она осваивает синтизайтор. Звучит, как органайзер или сервер. Сказал бы, что занимается музыкой или «Поли, хозяйская дочь поступает в консерваторий. Она –пианистка», – было бы более чем, понятно. Черт! Грамотей проклятый!

– Ну, ладно, назад ничего не вернешь. Не вешай всех собак на Уника. Мы должны быть рядом, и все.

– Дорогой, не подведи. Нам необходимо работать.

– Знаю.

Отец позвал меня выйти за дверь. Он что-то хотел сказать мне прежде, чем уйти.

– Сын, когда-то у меня болели уши. Я затыкал их вот этими пробками, – и отец показал в шестерне губчатые коралловые пробки. – Не думай, я желаю тебе добра. Это на тот случай, когда только зазвучала где-то музыка, или ты почувствовал, что она манит тебя, и все такое.

– Пап, коралловые пробки. Надо мной будут смеяться.

– Это только в случае необходимости. Я испробовал – ничего не слышно. Губка плотно затыкает слуховой канал. Мы работаем глазами, поэтому, я думаю, тебе они не помешают в работе.

– Почему коралловые?

– Они нравятся девчонкам. Подумай об этом, когда наденешь их. И будь уверен, ты не останешься незамеченным.

– Меня оценят только мамины подруги.

– Сегодня выходит новенькая. Только выпустилась из школы. Кажется, ее зовут Картинка, – папа подмигнул мне глазом. Кажется, он заметил мою изменившуюся физиономию. – Мне пора, я помчался. Маме пока.

И скрылся за поворотом. Умеет папа произвести впечатление. Я остался с губчатыми пробками в ладони и с интригующим чувством скорого знакомства. Приятного или нет, неизвестно. Но папа не стал бы говорить о дурнушке в таком тоне. Значит, есть на что посмотреть. Я представил себе маленькую милашку с приятной треугольной улыбкой. Картинка. Поплыл. В голове зазвучал цветочный вальс. Я одернул себя, взглянул на пробки и загадочно улыбнулся им.

– Ну, папа! – вспомнил я своего старика с любовью и убрал пробки под крышку в карман.

Зашел в дом. Столкнулся с мамой в дверях.

– Все, сынок, поехали. Нужно прибыть пораньше в первый свой рабочий день. А папа уже уехал?

– Да, ему еще добираться. Все-таки…

– С Богом! Поехали. Молча.

Она взяла меня за руку, но я одернул ее. Что за привычка. Считает меня маленьким, а я уже два года, как закончил школу.

Да, по поводу окончания. Это целая история. Не самая приятная история в моей жизни. Приятных историй в моей жизни, по правде, не было. Сплошная непроглядная серость. Учитель Мо, оказывается, был когда-то влюблен в мою маму. Это выяснилось на моем выпускном. А я-то думал, какое везение, что меня не вытурнули из школы еще в первые две недели обучения. Поводов я предоставил немало. Высокомерный учитель терпел меня из-за любви к маме. Он был из интеллигентной семьи, и ему не позволили жениться на девушке из рабочего класса, на маме. А его любовь, похоже, не совсем угасла с годами. Даже я не омрачил его чувств. Маме пришлось тогда объясняться с папой, рассказать об этом отрезке ее жизни до него. По словам мамы, чувства учителя были не взаимны. Она дружила с ним, он был хорошей партией для нее, но она его не любила. Ее позже покорил мой отец. Вот, кто стал для нее единственным и неповторимым. Учитель не отказал в просьбе мамы не сообщать о моих выходках. В память о их дружбе, она умоляла его выпустить меня со всеми вместе с хорошей характеристикой. Как он переступил через свои принципы, не понимаю. Наверное, любил ее еще. Но своего мнения у мусорщиков нет. Есть правила и основы.

Работать с мамой мне удовольствия не составляет. Но я много раз лажал. Поэтому по делом мне. За два года я поменял восемь мест. Моя характеристика, мягко говоря, желает лучшего, желает, чтобы я больше не лажал. Я не удивлюсь, если там написано, что я – дефектный экземпляр или попросту ненормальная урна. Но меня еще не утилизировали. Может, у мамы есть какое-то прошлое и с Биг Боссом?

Я уже работал на улице. На аллеях, при кондитерских и при банкоматах. По началу, я всегда держался неплохо, но меня или начинало, вдруг, тошнить от избытка салфеток или чеков. Дело, наверное, в краске или в креме пирожных. Что они в них добавляют? Или, как говорят остальные, я сломан. Родители поддерживают мою версию. Они любят меня. А мой босс – нет.