Читаем Универсариум полностью

Я наклонился над ним. Ну что делают в таких случаях? То, что где-то видели, и скорее всего – в художественных фильмах: я положил пальцы ему на горло, чтобы прощупать пульс. Прислушивался к ощущениям. Но, сука, ничего не понимал. Вроде было какое-то шевеление, но я уверен, что исходило оно от меня. Мое сердце шарахало так, что раскачало бы всё, к чему бы я ни прикоснулся.

Я огляделся вокруг.

Свидетелей вроде нет, меня никто не… Да о чем я думаю! Надо срочно везти его в больницу. Без оговорок.

Я схватил его под мышками, приподнял туловище и потащил к машине. Двери были открыты настежь. Я аккуратно, насколько это было возможно, уложил пострадавшего от моей беспечности на заднее сиденье и туда же забросил его босые ноги, согнув их в коленях. Прыгнул за руль.

Погнали!

Сука. Как же так, а? Откуда ты взялся, говнюк ночной? Ладно я тебя не видел – телку мацал, а ты-то куда смотрел? Фар, что ли, не заметил? Сука. Как же так, а?

14

– Помогите! Человеку плохо! – голосил я, втягивая за собой в двери больницы бомжа.

Ко мне никто не кинулся с геройским видом, излучая уверенность и понимание, что надо делать. Поэтому я дотащил свою жертву до регистратуры. После этого пришли наконец специалисты.

– Он на земле лежал, – суматошно пояснял я. – Я не знаю, живой ли он. Он живой?!

Но никто из людей в белых халатах со мной не общался. Они, о чем-то переговариваясь между собой, погрузили пациента на тележку и покатили по коридору.

А я остался там, где стоял.

Я никуда не уйду. Я буду здесь ждать, пока врачи не объявят итог: что с ним всё будет хорошо или… не будет хорошо.

Что же я наделал!

Как же я смог такое допустить! Я совсем заигрался. Потерял контроль. Я расслабился до такой степени, что уже давно плюю с высокой березы на правила дорожного движения и на пьянство за рулем, ставшее для меня нормой. Да я плюю абсолютно на всё вокруг. Мне на всех насрать. И сегодня жизнь бросила мне новый сюрприз – она бросила под мои колеса бомжа. Который, может быть, и жил плохо до встречи со мной, но жил! А теперь он… Ох, только бы он не умер. Только бы не умер. Нельзя. Нельзя лишать человека жизни. Никому не дано такого права. Пусть я и рассуждаю сейчас этими возвышенными философскими категориями. Но это не подлежит сомнению.

Я беспокойно ходил по коридору туда-сюда.

На меня накатывала неподъемная тягость. Будто стены сужались и опускался потолок. Будто поставили кондиционер на максимальную жару. Будто заблокировали вентиляционные трубы и заканчивался кислород. В моем теле так же, как и в душе, происходило кипение.

Мысли путались.

Долго никто не выходил и не оповещал, как проходит спасение.

А это плохой знак… Или хороший? Не знаю, не знаю, не знаю. Что, если я все-таки убил этого бомжа? Да что бомжа – я убил человека! Убил. И его не вернуть к жизни за деньги, какие бы большие деньги это ни были.

А что… а что, если в один хреновый день на его месте окажусь я? Да, вот как этот бомжара, стану жертвой тупой случайности. Не совершу ни одного проступка, а мне прилетит кирпич на голову. И всё. И конец. И я растворюсь в истории, будто и не было меня никогда…

Зачем? Зачем я полез в эту философию жизни и смерти? И так голова раскалывается. Стало только хуже.

Наконец в коридоре появилась женщина в белом халате. То ли врач, то ли медсестра, то ли просто женщина в белом халате. И шла она не целенаправленно ко мне, а в приемное отделение.

Я подскочил к ней.

– Скажите, что с мужчиной?.. Бродяжного вида такой старикан. Я привез его пару часов назад.

Она на секунду отвлеклась от листаемых ею бумаг и недоверчиво зыркнула на меня.

– Ничего страшного, – спокойно ответила она. – Вы не ждите здесь. К нему всё равно сейчас нельзя, он без сознания. Приходите завтра, в приемные часы, это с 16-ти до 19-ти.

И она вновь упорхнула по своим не терпящим отлагательств врачебным делам.

Завтра. Да, завтра. Я приеду сюда завтра. А сейчас поеду домой. Мне надо отдохнуть… Отдохнуть.

Главное, он будет жить.


* * *

Я очнулся в своей кровати около пяти вечера. Голова всё еще неприятно гудела. Я прокрутил в памяти события прошедшей ночи. Конечно, мои мысли были сосредоточены не на бухих, раскованных телках, а на сбитом мной человеке. Новость о том, что он жив, успокоила меня.

Надо пойти к нему и возместить весь причиненный ущерб. Оплатить лекарства и лечение.

А что, если он там уже дает показания полиции о том, что на него был совершен наезд автомобилем, который он, несомненно, запомнил и узнает из тысячи? Для этого даже не нужно забивать голову цифрами и буквами номеров. И наверняка он опознает водителя. То есть меня. Даже если он меня и не видел, полиция всё равно решит – и это небезосновательно, – что за рулем был собственник автомобиля. То есть снова я. А этот хитрожопый бомжара еще и захочет денег с меня снять и, по-любому, будет тыкать в меня пальцем на опознании, хоть и спал всю дорогу, сука.

Что же мне делать?

Забыть и никуда не высовываться?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза