Университетский вопрос в России

Как бы то ни было, произнесение наизусть заученного лишь при особом искусстве этого рода может представлять более или менее удачный суррогат свободной речи и вызывать иллюзию свободного течения мыслей и чувства.

По существу все-таки остается правильным наше положение, что дело идет о двух совершенно различных явлениях с различною структурою, с различным характером и назначением.

Поэтому стенографическая или иная точная копия свободного «громкого мышления» обыкновенно совершенно негодна для печати, а глава рукописи или книги – обыкновенно негодный предмет для лекции, и даже трудно с успехом выдать громкое произнесение ее за свободное «громкое мышление».

Этим я, конечно, отнюдь не умаляю значения и ценности ни того, ни другого и считал бы даже странным и неуместным рассуждение о том, что лучше, в частности лучше ли быть (например, студенту) слушателем свободной речи или читателем книги. Странно было бы рассуждать о том, что лучше – сапоги или шапка, и доказывать, что сапоги отличаются такими-то несомненными преимуществами пред шапкою. Поскольку дело идет о покрытии головы, то, несмотря на все преимущества сапог, их большую прочность и всякие другие заслуги, все-таки шапка лучше, и обратно; и самые решительные приверженцы идеи о многочисленных превосходствах шапок по сравнению с сапогами не стали бы спорить, что, несмотря на все несомненные, с их точки зрения (им, например, больше нравится мягкость, легкость и т. д., чем прочность и другие свойства сапог), преимущества шапок, все-таки уж лучше обуваться сапогами, нежели шапками.

Я только в качестве склонного в некоторому «педантизму ученого», да к тому же юриста, внес бы в это рассуждение пред подписью в знак согласия одну оговорку.

Мыслимы и бывают такие сапоги или такие шапки, что лучше ни того, ни другого не надевать: например, бумажная шутовская шапка или гнилая и издающая неприятный запах шапка тоже именуется шапкой, но подчас предпочтительнее остаться с непокрытой головой, чем пользоваться такими шапками.

Если мне интересно и желательно познакомиться с мыслительным процессом данного лица, например гениального философа или знаменитого ученого специалиста, и этот виртуоз мысли великодушно снисходит до удовлетворения такого моего желания, предлагая мне слушать его свободные, только «громкие» размышления по разным важным и серьезным проблемам, то я, естественно, брошу всякие, хотя бы и превосходные и даже написанные еще более гениальными людьми, учебники и буду с радостью его слушать, удивляясь разве его великодушию, его готовности посвятить меня в свою гениальную умственную лабораторию, раскрыть предо мною тайны своего удивительного мышления. Слушание его я бы с величайшею радостью предпочел даже чтению им же самим написанного учебника (обыкновенно такой альтернативы вовсе нет, потому что учебник доступен всякому), ибо я понимаю, что мое желание, т. е. желание непосредственно ознакомиться с ходом, процессом и приемами мышления этого гениального человека или хотя бы просто выдающегося и талантливого мыслителя (о пользе этого и резонности такого желания см. ниже), отнюдь не может быть удовлетворено чтением хотя бы даже им самим сочиненного учебника; и вообще, наиболее непосредственный, лучший мыслимый способ удовлетворения такого моего желания именно тот, который он мне великодушно предложил, согласившись раскрыть, так сказать, предо мною двери своей интимнейшей мыслительной лаборатории.

IV.

До сих пор у нас шла речь о чисто интеллектуальной стороне научного процесса – о научных знаниях (III) и научном мышлении (IV) в тесном смысле этих слов.

Но интеллектуальным элементом не исчерпывается существо научного процесса. В жизни науки принимает участие и весьма существенную роль играет еще иной элемент – элемент чувства, целый ряд чувств особого рода, возвышенного свойства.

Наука есть такое явление духа человеческого, которое, подобно религии, поэзии, нравственности, способно вызывать чистую и незаинтересованную любовь и уважение к себе, воодушевление особого свойства, подчас величайший энтузиазм и поднимать этими чувствами дух человеческий высоко над личными житейскими интересами, над мелочами и пошлостями жизни. Истина заключает в себе нечто божественное, как добро, красота…