Университеты

— А ведь действительно, — вынужденно соглашаюсь, — чего это я? У придворных виденье мира своеобразное, и если какой-нибудь гвардейский офицер выстроил свою карьеру в орбите Великого Князя, то легко мог придумать и воплотить что-нибудь этакое. Привыкли к безнаказанности и покровительству высоких персон… в определённых рамках, конечно!

— В рамках своего представления о мире и действовали, — кивнул Мишка, — с их точки зрения ты никто! При дворе у тебя заступников нет, а проступок, даже при огласке, не столь велик. Другое дело, что такой жёсткой реакции они в принципе не предвидели.

— Угум, максимум скандальчик при неудаче. А при удаче и вовсе хорошо выходит. Перчаткой со свинцом по мордасам, и пока я глушённый стою, можно и уши накрутить. Они герои и на коне, а я вроде как «понял своё место».

— Вроде того, — брат поёрзал на стуле, — свинец потом не докажешь, а рассуждать о «низших сословиях» в таком контексте можно долго и со вкусом. Ерунда, но своих ценителей такие разговоры нашли бы. Есть у нас любители шляхетности и социал-дарвинизма всех оттенков, но неизменно к собственной выгоде.

— И всё равно… — никак не могу понять стратегии, — удар по моей репутации? Да! Сто раз да! Но и для репутации Российской Империи такие поступки не в пользу! Содомия головного мозга какая-то, право слово…

— Егор! Ты чего? — удивился доселе молчавший Санька, — Какая, к чорту, репутация Империи у этих…

Прикрыв глаза, он процитировал:

— Бездарных несколько семей[i]

Путем богатства и поклонов

Владеют родиной моей.

Стоят превыше всех законов,

Стеной стоят вокруг царя,

Как мопсы жадные и злые,

И простодушно говоря:

«Ведь только мы и есть Россия!»

— Это же придворные, Егор! — продолжил Чиж, округляя глаза. Для него это некие бесконечно чуждые, едва ли не инфернальные существа, и не могу сказать, что вовсе уж не разделяю эту точку зрения.

— Всё, всё! — замаха я руками, перебивая его, — Понял, осознал и проникся! Действительно, чего это я… они и их покровитель поимеют, то бишь думали поиметь какой-то профит, и это главное. Они и есть Россия!

— А знаете… — вспомнилось мне, — в Москве, на книжных развалах, попадались дневники участников Наполеоновских войн, да и не только. Между строк, а подчас и прямым текстом, не раз и не два попадалась такое…

— Дай Бог памяти, — напрягся я, решив было процитировать некоторые моменты, — нет, не помню дословно! Но в общем, «разменять» полк на чин или орденок, размолотив людей на фарш пусть без толку, но героически, считалось нормальным. Да думаю, и сейчас считается.

— Наследники славной романтической эпохи, — ёрнически сказал Санька, который после африканских наших приключений стал весьма критически относиться к полководцам былого, с юношеским максимализмом видя в них исключительно мясников. И не без оснований…

… или это уже мой юношеский максимализм?

— Ладно, — встав, стучу ладонью по столу, — оставим наконец мои уши в покое. Миш, нам эта ситуация на пользу?

— А то! — оскалился он жизнерадостно, — Унтер-офицерская вдова сама себя высекла[ii]! Если бы кунштюк с трепанием ух удался бы, то твоя репутация пострадала бы, как и русской фракции в целом. А вот во франко-русских отношениях наметилась бы даже не трещина, а раскол!

— Выходка совершенно в кабацком стиле, — сказал Санька, сложив руки на груди и выпятив нижнюю губу.

— Угум, — киваю, — притом во время Выставки и по отношению к члену делегации от Союза, то бишь уши накрутили бы мне, а символически — французским властям. Не обеспечили, не смогли… они и так-то, после убийства Крюгера, на взводе. Сколько уступок пришлось Союзу дать, дабы замять оскорбление, я уже и не упомню. А тут — нате, продолжение!

Переглядываемся, но про Крюгера — молчок! Даже дома, даже наедине, ни словом ни жестом не даём понять, что мы в этом как-то замешаны. Сон, который нужно поскорее забыть! Тема, табуированная более чем полностью.

— А сейчас? — интересуюсь у Мишки.

— Замечательно, — скалится он с весёлым злорадством, — подарок Судьбы, вот ей-ей! В прессу информация уже попала, и общественное мнение однозначно будет на нашей стороне.

— В том числе, — неохотно признаёт Мишка, кривя губы, — и благодаря твоим перформансам.

— Ха! — взяв диванную подушку, я кулаком ломаю её геометрию, водружая на голову треуголку, встав у окна с видом Наполеона. Братья прыскают, и нас окончательно отпускает.

— Думаю… ручаться не могу, — оговорился Мишка, — ситуацию попытаются замять, пойдя на какие-то уступки. Не знаю конкретики, да и предвидеть её даже не буду пытаться.

— Угум, — скидываю наконец подушку на место, — это вопрос всё больше к Велики Князьям и их свитам — кто кого и каким противоестественным образом уестествляет, будь-то зоологически, или же политически.

— Тьфу ты, — сморщился Чиж, — скажешь иногда, так хоть… О политике перед едой, фу!

Мы заржали, переглянувшись, а Санька, надувшись самодовольно, объявил нам:

— Ладно, я готовить ужин, дежурство по кухне никто не отменял!