А потому — улыбаются, но нужно подписывать, читать, решать… Самому, что характерно, без дяди Фимы. Патенты, Ле-Бурже, конкурс, снова патенты, статьи — уже как атташе, официальные.
Снова как атташе, но уже в посольстве. Набор сотрудников, докладная по… докладная на… подписать, походотайствовать, принять, отказать…
Я кряхтел, матерился, просыпался от бюрократических кошмаров, и всерьёз задумывался о том, чтобы отучиться в Сорбонне на факультете права.
И встречи, встречи, встречи… генералитет, промышленники, политики, и всем нужен — я. И все — с подвохом. Намёки, намёки на намёки, полутона, иногда — цитаты из неведомых мне классиков. С явной притом уверенностью, что уж я-то — знаю, о чём они цитатами, мать их, намекают! А я — нет, в чём честно и признаюсь, но иногда — не понимают. Не хотят понимать.
Иногда я — субъект, который что-то там двигает и интригует, а иногда, такое впечатление — объект. Не я, а вокруг меня интригуют, за меня.
Многослойные интриги, настоящие шахматные партии на несколько ходов вперёд. Понимаю их сложность, но не хватает опыта именно что светского.
Разговоры, более похожие на допросы, когда не хватало только направленной в лицо лампы и пожалуй, верёвок. Меня прощупывали на… эмоциональную дееспособность, что ли. Ибо эмансипация и даже конструкторские мои таланты, это конечно здорово, но насколько я адекватен вне войны? Вне мастерской?
Как бы между делом, дружелюбно, со смешками, похлопыванием по плечу и восторженным закатывание глаз, цитированием некоторых статей обо мне, таком интересном и хорошем. Признали… хотя думаю, что прошёл по краю. Интеллект выше среднего и воспоминания из прошлой жизни, это кончено здорово, но гормоны у меня соответствующие, пятнадцатилетние.
Много раз хотелось наорать, ударить, убить… смутиться, наконец. Последнее, к слову, недопустимо для человека светского и тем паче дипломата. Хоть в штаны навали, а улыбайся приятно и веди беседу!
Ничего, держался. Вёл светские, насколько это возможно, беседы, и наконец «группа единомышленников с некоторыми возможностями» предложила встретиться и поговорить… уже конкретно.
Стрелки часов ползли так медленно, будто участвовали в заговоре, и каждый их «тик» и «так» отдавался в голове раздражением. Будь у меня хвост, я наверняка бил бы себя по бокам в раздражении!
— Зар-раза! — после последнего моего взгляда на часы прошло минуты полторы, а кажется — вечность! — Два часа ещё, я так с ума рехнусь!
Побегав по комнатам, прибег к испытанному методу — тренировке. И вроде бы сегодня уже — да, и успел после этого помыться и позавтракать, но вот ей-ей, лучше загонять себя до боли в мышцах, чем в мозгах!
Скинув одежду, хорошенько размялся, и раз за разом принялся молотить воздух, воображая этих… всяких… Противники коварно не давались, уворачиваясь и отпрыгивая, но я их преследовал приставным шагом, и потом двоечкой! Левый прямой, правый боковой! А потом отпрыгнуть, уйти в защиту, и на встречке его, воздух — коленом! Н-на! И локотушкой сверху!
Пропотел до истомы, до полного изнеможения, но переиграл-таки проклятые часы, и в ванную пошёл успокоенный и умиротворённый. Вышел минут за пятнадцать до приезда авто, и только-только успел привести себя в порядок, да выпить подогретого молока с корицей, как поднялся вежливый донельзя шофёр, с сержантскими знаками различия.
Походил он, однако же, более всего не на военного, а скорее на потомственного лакея из тех, что поколениями служат одной семье, сопровождая юных отпрысков хоть в бордель, а хоть бы и в армию. Козырнув мне с непередаваемым чувством лакейского достоинства, он подождал, пока я накинул верхнее платье, и подхватил саквояж.
— Месье… — представитель военно-лакейской профессии открыл мне дверцу авто, и пошёл крутить стартер. Ещё один намёк на поклон, и «Рено» с пыхтеньем покатилось по улочкам, а я…
… принялся гадать — почему лакей в погонах не назвал меня по имени? Званию? Это какая-то лакейская фронда, намёк на что-то или соблюдение строгого этикета, единственно возможного в данном случае?
Пока я размышлял над тайнами этикета, автомобиль привёз мою эмансипированную дипломатическую задницу к…
… знаменитому отелю на улице Скриб, донельзя пафосному и аристократическому, известному также тем, что здесь снимает помещение Жокей-клуб. А это место, где обитают сливки общества, или по моему мнению…
… говно. То самое, которое всплывает на поверхность.
«— Однако — протянул я мысленно, наливаясь подозрениями, — Генерал Вильбуа-Марейль решил вспомнить, что он ещё и граф? Ай-яй-яй… надавить решил аристократизмом с сюрпризом на исконно-посконного меня? Или… что? Поманить? Ладно, будем посмотреть!»
— … месье… — обозначаю лёгкий поклон, а седовласый Состен де Ла Рошфуко, герцог де Дудовиль, президент Жокей-клуба де Пари пожимает мне руку.
— Месье коммандер… — старый аристократ чуточку близоруко щурится, задерживая руку и улыбаясь так, будто увидел любимого внука, — рад наконец-то увидеть вас знаменитого командующего ВВС Южно-Африканского Союза.