Университеты

Возясь с туркой, он слушает внимательно, угукая в нужных местах. Илья с Адамусем сочувственно сопят, кривя сострадательные рожи, но — молча.

— … потом, лет через несколько, может и обтешусь, — принимаю от него здоровенную кружку кофе, и покосившись на катящееся к полуночи солнце, мысленно машу рукой на режим и прочее. Глоток…

— Опыта нет, Сань…

— А кого? — по жидовски спрашивает он.

— Да понимаю… за неимением лучшего, — киваю я, грея зазябшие почему-то руки о кружку.

— Почему же? — брат садится напротив, хрумкая яблоком, — ты вполне на своём месте. Де-факто тянул уже лямку, и хорошо. Другое дело — опыт, и возраст, эт да… доковыряться могут, штоб пальцем потом тыкать. Кому-никому ошибки и сойдут с рук, а тебя именно что в силу возраста могут попытаться заклевать.

— Заклевать не заплевать, — смеётся Адамусь.

— Эт да! — соглашается брат, — А так… ну, снимут… и што? Частным лицом станешь, но уже — прецедент! А?

— Если только в таком ключе, — соглашаюсь с ним, — разве что скандалы…

— И што? — не понимает Санька, — Не ты первый, не ты последний. Посмотри вон… да на южноамериканских дипломатов, вот уж где… ты на этом фоне — зайка беленький!

— Ну… да, — соглашаюсь с ним, и чувствую, как отпускает напряжение, — какая страна, такие и атташе!

В дверь постучали, прерывая смех, и Санька пошёл отворять.

— Мишкина, — с недоумением сказал он, доставая шляпу из распакованной коробки, — тут записка, погодь!

— Мишку… — сказал он неверяще, и снова опустил глаза в бумажку, — похитили?!

[i] Курс валют на 1894 год: например — рус рубль = 2.75 франка, доллар = 5.16 франка, фунт = 25.15 фр

Глава 27

Душный омут горячечного забытия отпускал неохотно, протягивая свои липкие щупальца, и вновь утапливая в бредовых снах мятущееся сознание подростка. Вынырнув наконец, Мишка лежал несколько минут, не в силах различить явь от снов, и принимая диковатые реалии за продолжение галюциногенного бреда.

Высокий каменный потолок, едва различимый при тусклом, отдалённом источнике света, тяжко нависал над ложем, и будто бы даже дышал, отчего у Пономарёнка закружилась голова. Закрыв глаза, он снова провалился в сон, и перед его внутренним взором возникли сцены, полные болезненного, удушливого эротизма.

Пробудился от иссушающей гортань жажды, растрескавшей само нутро, и облизывая губы сухим языком, открыл наконец глаза…

… и снова закрыл, чтобы открыть их шире, щипая себя за ногу.

Реальность осталась всё такой же фантасмагоричной, и высокий каменный потолок не почудился в бреду. Благо, хоть пульсировать перестал…

Чувства просыпались медленно, будто нехотя, и Мишка медленно повернул голову в сторону источника света, находящегося за…

… решёткой?

— Однако… — просипел он, попытавшись сесть, что удалось ему лишь со второй попытки. Низкое каменное ложе с охапками соломы и мешковиной навевало дурные мысли.

«— Дочитался, — нехотя ворохнулась мысль, — подземелья Ллос, только антураж попроще и поплоше».

Потом мелькнула, да и тут же пропала, догадка о дурном розыгрыше.

— Узник замка Иф, — просипел подросток, с трудом водружая себя на подрагивающие ноги. Преодолевая дурноту, он двинулся изучать камеру, в которой оказался. Медленно, шаг за шагом, трогая шероховатые камни, подошёл наконец к решётке и уставился на толстые прутья, бездумно щёлкая по ним ногтем.

Так он и стоял, пока…

… не замёрзли босые ноги, и Мишка только сейчас осознал, что его зачем-то переодели в какое-то рубище с чужого плеча. Приняв это как факт, но не чувствуя ни малейшей эмоциональной окраски, он отошёл назад и присел на мешковину, поджав под себя босые ноги.

Полноценный разум возвращался медленно, и если бы не жажда, Мишка долго сидел бы в наркотическом оцепенении. Наконец, мозг опознал большой кувшин, стоящий чуть поодаль прямо на полу, и кряхтя, подросток снова поднялся и сделал несколько шагов, хватая сосуд.

— Вода? Вода… — поколебавшись чуть, он отбросил сомнения и припал к кувшину, не без труда приподняв его ослабевшими руками. Пил он долго, маленькими глотками, часто отдыхая и оглядывая камеру.

Живительная влага, напитав иссохший мозг, вернула ему способность размышлять. Помещение, в котором он находится, напомнило не тюремную камеру, а тупиковое ответвление в катакомбах, перегороженное решёткой под частную тюрьму, что навевало самые нехорошие мысли.

Оставив воду, Мишка обыскал камеру, и был вознаграждён старыми башмаками, растоптанными едва ли не гвардейцами Бонапарта, тут же натянув их на озябшие ноги. В углу нашлась тяжёлая деревянная бадья, прикрытая крышкой.

— Ага… — глубокомысленно сказал Пономарёнок, открыв её и заглядывая внутрь. Слабый химический запах показал ему, что бадью используют по назначению, а затем дезинфицируют, и стало быть…

Сознание его забуксовало, но всё ж таки пришло к выводу, что похищения людей поставлены на поток. А это — ой!

Сердце забилось чаще, разгоняя вязкую кровь и пробуждая мозг. Некстати начали всплывать воспоминания, и подросток глухо застонал, вспоминая женский смех, манящую улыбку и глаза, обещающие так много…