Университеты

— Да! Обозначить себя как самостоятельного игрока, понимаешь? Крюгер со своей фракцией в таком случае если што-то и смогут предъявить, то не фракции, а лично мне! Я такой самостоятельный! Не Сниман и тем паче не наши союзники! Не тихий дипломатический скандал, связанный с моим укрывательством и прочим, а я сам так решил. Што он мне предъявит?

— Наизнанку вывернется, а не сможет, — чуть помедлив, ответил брат, расплываясь в злой улыбке, — Не обвинять же тебя в том, што ты не остался в России, когда тебя начали давить? Ха! Дельно! А вывернешься?

— Я-то!? — вскинувшись было, задумался, затарабанив пальцами по колену, — Хм… дипломатов нам всё равно не переиграть, да и авторитет Крюгера чуть ли не библейский, так што…

— … мы пойдём другим путём! — выдыхаю, поймав волну вдохновения, — Да! Дипломатический этикет, приёмы, пафосные рожи… не потянем, брат.

— Крюгер тоже не тянет, однако же его приняли, — парировал Мишка.

— На волне нашего общего успеха, — не оспариваю его, — а Сниман уже не потянет, так што…

— Да не тяни, чортушко!

— Есть идея, — щурюсь довольным котом, — точнее даже — идеи!

[i] Фразу эту приписывают Сталину, но на самом деле она принадлежит писателю Анатолию Рыбакову, вложившего её в уста Иосифа Виссарионовича в романе «Дети Арбата».

[ii] Чем хуже, тем лучше. Стало популярным в своем известном, политизированном смысле благодаря Ф. М. Достоевскому (1821–1881), который использовал это выражение в романе (ч. 3, гл. 9) «Униженные и оскорбленные» (1861).

[iii] Офицер артиллерийских войск А. М. Баранович оставил свои воспоминания — записки «Русские солдаты во Франции в 1813–1814 годах». Он утверждает, что за время Заграничных походов из армии Александра I дезертировали примерно 40 тысяч человек.

Впрочем, большинство современных историков полагают, что эта цифра завышена, как минимум, в 4 раза. То есть, дезертиров насчитали около 8-10 тысяч. И это из 60-тысячной русской армии.

[iv] ГГ искренне считает, что сам сочиняет стихи и песни, но на самом деле это одностишие Владимира Вишневского.

Глава 4

Князь Тенишев, Генеральный комиссар от России на Всемирной выставке в Париже тысяча девятисотого года, будучи в настроении самом благодушном и премного довольный неизменным триумфом Русского павильона (в коем была и его немала заслуга), изволил лично экскурсировать небольшую группу репортёров и промышленников из французской провинции. Республиканцы по убеждениям, франки однако же с большим пиететом относятся к титулованной знати, и князь, не лишённый тщеславия, пользуется возможностью появиться лишний раз в прессе.

Ведя себя чрезвычайно предупредительно, и в то же время не умаляя достоинства дворянина из старинного татарского рода, Тенишев с большой живостью и экспрессией рассказывал гостям о русской промышленности и искусстве, показывая представленные на выставке образцы. Являясь человеком, сведущим в делах промышленности, и одновременно тонким ценителем искусства, князь производил самое приятное впечатление, и осознавал это. Осанистый, представительный, хотя и несколько огрузневший с годами, Вячеслав Николаевич в глазах французов само олицетворение если не России, то как минимум высшей российской аристократии.

Предупредительность человека столь знатного и значимого изрядно льстила провинциалам. Не опускаясь до панибратства и блюдя княжеское достоинство, Тенишев исхитрялся оставаться дружелюбным и демократичным. Будучи человеком светским, известным ценителем женщин и азартных игр, князь умел найти подход к собеседникам и совершенно очаровал французов, найдя подход к каждому.

Войдя в раж, Вячеслав Николаевич искромётно и остроумно шутил, лукаво улыбался и исхитрялся вести беседы едва ли не с каждым французом по отдельности, и одновременно всеми разом. Экскурсия выходила головокружительно интересной, и провинциалы едва ли не с благоговением слушали князя.

— Здесь вы можете видеть… — и князь изящным жестом указал тростью на павильон каслинского литья и замер безмолвно. Трость медленно опустилась на пол, а Тенишев, будто споткнувшись в танце, всё никак не мог подобрать слова и повторил зачем-то:

— Здесь вы можете видеть… — и Вячеслав Николаевич начал мучительно подбирать слова, но репортёры, почуявшие сенсацию, закружили голодными акулами, разом стряхнув с себя флёр княжеского очарования. Единственная ошибка, даже просто заминка…

… и вот уже ветреные французы бросили недавнего кумира, кинувшись навстречу свежей сенсации Парижской Выставки.

А сенсация, подвязав неторопливо мочальную бороду под вспышки фотоаппаратов, выпрямилась, подхватив с брусчатки аккордеон, и над толпой, охочей до скандалов, разнеслось разухабистое…

— А в моей стране всё есть: есть в ней нефть и лес[i] в ней есть. Уголь есть, и никель есть, меди в ней не перечесть! Есть в ней золото, алмазы, изумруды и топазы! Как же так, в стране всё есть, а народу нехер есть! Как же так, всё есть в стране, а народ живёт в говне! Ла-ла-ла-ла-ла, ла, ла!