Unknown

– В старых легендах всегда двести лет, – сказала ему Клэр, вспоминая сказки и подлинные истории людей, похищенных феями, «взятых через камни» с волшебных холмов. «Когда-то, давным-давно, двести лет тому назад…» – так часто начинаются сказки. Иногда люди возвращались назад, в родные места, но двести лет проходило с того времени, как они ушли. Две сотни лет.

Клэр, Бри, он сам: каждый раз, когда они проходили, промежуток времени был один и тот же – двести два года, достаточно близко к двумстам, как и в древних сказаниях. Но Гейлис Дункан ушла очень далеко.

С большим нежеланием он снова медленно написал слово «Кровь» и в скобках добавил: «(Огонь??)». Но под ним ничего. Не теперь – позже.

Для успокоения он взглянул на книжную полку, где под небольшой змейкой, вырезанной из вишневого дерева, лежало письмо. «Мы живы…»

Внезапно ему захотелось сходить и принести деревянную шкатулку, вытащить другие письма, вскрыть и прочитать их. Это было не только любопытство, а нечто большее — желание прикоснуться к ним, к Клэр и Джейми, прижать доказательства их жизней к своему лицу, к сердцу и стереть пространство и время между ними.

И все же он подавил свой порыв. Они так решили – или вернее, Бри, ведь они были ее родителями.

– Я не хочу читать их все сразу, – сказала она, перебирая содержимое шкатулки длинными, нежными пальцами. – Это... словно, как только я прочту их, тогда они… действительно умрут.

Он понимал. До тех пор, пока хоть одно письмо оставалось непрочитанным, они были живы. Несмотря на свое любопытство историка, он разделял ее чувства. Кроме того…

Родители Брианны писали те письма не как записи в дневнике, предназначенные для просмотра предполагаемым потомством. Они были написаны с определенной и конкретной целью - для связи с ним и Бри. Это означало, что в них вполне могли содержаться тревожные сообщения, а у обоих его родственников был талант к таким откровениям.

Вопреки себе он поднялся, взял письмо, развернул его и прочитал постскриптум еще раз – просто чтобы убедиться, что он не придумал его. А он не придумал. При слове «кровь» у Роджера тихонько зазвенело в ушах и он снова сел. «Итальянский джентльмен». Это мог быть только Чарльз Стюарт. Господи. Некоторое время он смотрел куда-то в пустоту, и когда Мэнди начала напевать «Джингл белз» встряхнулся, перевернул несколько страниц и начал упорно писать снова.

«Глава II. Мораль

A) Убийство и причинение смерти по неосторожности.

Естественно, мы предполагаем, что убийство по любой причине за исключением самообороны, защиты человека или законного использования силы в военное время абсолютно непростительно».

Несколько секунд он смотрел на написанное, потом пробормотал: «Напыщенный осел», вырвал страницу из дневника, и, скомкав ее, выбросил.

Проигнорировав заливистое исполнение Мэнди «Джингл белс, Бэммен пахнет, Робин снесла яйцо!» (пародийная песенка The JoKeR. – прим. перев.), он схватил дневник и потопал по коридору в кабинет Брианны.

– Кто я такой, чтобы разглагольствовать о морали? – потребовал он ответа.

Она подняла глаза от страницы с изображениями разобранных деталей электрической гидротурбины и довольно бессмысленно посмотрела на него. Это означало, что она заметила, что обращаются к ней, но не может достаточно быстро переключить внимание и понять, кто говорит и что говорит. Знакомый с этим явлением, он с легким нетерпением ждал, когда ее разум переключится с турбины и сосредоточится на нем.

– …Разглагольствовать? – переспросила она и, нахмурившись, пристально посмотрела на него. – Перед кем ты разглагольствуешь?

– Ну… – он поднял исписанную тетрадь, внезапно почувствовав стыд. – Перед детьми, вроде.

– Ты должен разглагольствовать со своими детьми о морали, – рассудительно сказала она. – Ты их отец. Это твоя обязанность.

– Ох, – сказал он, растерявшись. – Но... я сам совершил много того, что говорю им не делать. – Убийство. Да, возможно, если это была защита другого человека. А может быть и нет.

Она подняла свою густую рыжую бровь.

– Ты никогда не слышал о лицемерии во благо? Я думала, вас этому учили в семинарии, поскольку ты упоминаешь о разглагольствовании про мораль. Это же работа священника, разве нет?

Она уставилась на него своими голубыми глазами и ждала. Он глубоко вздохнул. «Доверять Бри, – подумал он с иронией, – это как подойти спереди к слону и схватить его за хобот». С момента их возвращения она не сказала ни слова о его почти состоявшемся рукоположении и не спросила, что он намерен делать теперь со своим призванием. Ни слова в течение года их жизни в Америке: ни после операции Мэнди, ни после их решения переехать в Шотландию. Ни слова за месяцы ремонта после покупки Лаллиброха – только сейчас, когда он открыл дверь. А раз уж он открыл, то, конечно, она подошла прямо к нему, свалила на пол и поставила ногу на грудь. – Да, – сказал он спокойно. – Это верно, – и пристально посмотрел на нее.

– Хорошо, – она очень нежно улыбнулась ему. – Так в чем проблема?

– Бри, – сказал он и почувствовал, что сердце застряло в его травмированном горле. – Если бы я знал, то сказал бы тебе.