– Как бы то ни было, – продолжал Перси дальше в том же духе, – я обнаружил этот любопытный документ. Конечно же, я слышал о семейном скандале и сразу же узнал имена.
– Ты спросил барона об этом?
– Да, спросил. Кстати, что ты думаешь насчет Клода?
«Перси всегда был, словно ртуть, – подумал Грей, – и с возрастом нисколько не утратил своей изменчивости».
– Плохой картежник. Но голос просто чудо... а он поет?
– Еще как. И ты прав насчет карт. Он умеет, если хочет, хранить секреты, но совершенно не может врать. Ты удивишься, какая это мощная штука – идеальная честность. При определенных условиях, – задумчиво добавил Перси. – Это почти убеждает меня в том, что, возможно, в восьмой заповеди что-то есть.
Грей пробормотал что-то типа «ее чаще всего нарушают», но потом кашлянул и попросил Перси продолжать.
– Клод не знал о брачном договоре, я уверен в этом. Он был искренне поражен. И после продолжительных колебаний – ведь «кровожадный, смелый и решительный», возможно, и твой девиз, Джон, но не его – барон дал свое согласие на то, чтобы я разобрался в этом вопросе.
Грей проигнорировал подразумеваемую лесть – если это была она, а он думал, что да – и аккуратно поместил гусеницу на листья с виду вполне съедобного куста.
– Ты отыскал священника, – проговорил он с уверенностью.
Перси рассмеялся, похоже, с искренним удовольствием, и с некоторым потрясением Грей осознал, что, конечно же, ему известен ход мыслей Перси, и наоборот – Перси знает его. Ведь они беседовали сквозь завесу государственной политики и секретности на протяжении многих лет. И Перси, вероятно, знал, с кем он говорил, а Грей нет.
– Да, отыскал. Он был мертв – убит. Ночью торопился на последнее причастие к умирающему прихожанину, и его убили на улице. Так ужасно! Через неделю после исчезновения Амели Бичем.
Тут пробудился профессиональный интерес Грея, хотя с личной стороны он был по-прежнему более чем осторожен.
– На очереди оказался граф... но если он мог убить священника, чтобы сохранить свои секреты, то приближаться к нему напрямую было опасно, – сказал Грей. – Стало быть, его слуги?
Перси кивнул и, оценивая проницательность Грея, изогнул уголок рта.
– Граф тоже был мертв или же просто исчез. Он имел репутацию колдуна, что довольно странно... А умер он через целых десять лет после Амели. Но да, я разыскивал его старых слуг. Нескольких нашел. Для некоторых людей действительно всё всегда ради денег, и помощник кучера был одним из таких. Через два дня после исчезновения Амели он доставил ковер в бордель возле улицы Фобур. Очень тяжелый ковер, от которого разило опиумом. А запах он распознал, потому что как-то раз перевозил труппу китайских акробатов, когда те прибыли развлекать народ на празднике в особняке.
– И ты отправился в бордель. Где деньги...
– Говорят, что вода является универсальным растворителем, – сказал Перси, качая головой, – но это не так. Можно погрузить человека в бочку с ледяной водой и оставить его там на неделю, но добиться гораздо меньшего результата, чем удалось бы с небольшим количеством золота.
Грей молча отметил прилагательное «ледяной», и кивнул Перси, чтобы тот продолжал.
– Это заняло некоторое время: повторные визиты, всевозможные попытки... Мадам была настоящей профессионалкой, отметившей, что кто бы ни заплатил за одну из бывших работниц, он сделал это с колоссальным размахом. А у ее привратника, достаточно старого на тот момент, в раннем возрасте был вырван язык, так что он ничем мне не помог. И, конечно же, когда доставили тот пресловутый ковер, ни одной из нынешних шлюх там еще и в помине не было, ведь это столько времени прошло.
Впрочем, Перси терпеливо отследил семьи нынешних шлюх - некоторые профессии передаются по наследству - и после нескольких месяцев трудов ему удалось обнаружить старуху, работавшую тогда в борделе. Она-то и признала миниатюрное изображение Амели, которую привезли из «Труа Флеш».
Девушку действительно доставили в бордель на середине беременности. Что особо не имело значения, поскольку есть клиенты и с такими вкусами. Несколько месяцев спустя она родила сына. Пережив роды, девушка умерла год спустя во время эпидемии гриппа.
– И я не стану, мой дорогой, рассказывать тебе о трудностях поисков хоть каких-нибудь подробностей про ребенка, родившегося в парижском борделе сорок с лишним лет назад, – Перси вздохнул и снова воспользовался носовым платком.
– Но твое имя Персеверенс (Perseverance (англ.) – терпение, упорство, – прим. пер.), – отметил Грей чрезвычайно сухо, и Перси резко глянул на него.
– Знаешь, – мягко проговорил он, – думаю, что ты единственный человек в мире, который знает об этом, – и из того, что отразилось в его глазах, было ясно, что это на одного больше, чем нужно.
– Твой секрет со мной в безопасности, – сказал Грей. – Этот, по крайней мере. А что насчет Дэниса Рэндалла-Айзекса?
Вот оно! Лицо Перси дрогнуло, как ртутная лужица на солнце. За один неполный удар сердца его идеальная отрешенность вернулась на свое место, но было слишком поздно.
Грей рассмеялся, хоть и невесело, и встал.