Unknown

Клянусь, едва ты отречешься от него, вельможные прохиндеи потеряют к нам интерес, и ты забудешь весь сей ужас!

- Забуду? – подняла на него покрасневшие от слез глаза Эвелина. - Да, я, наверное, забыла бы его, если бы пережитое нами касалось лишь нас двоих!

Но мне не забыть Флориана, любившего меня больше всего на свете. Не забыть Ольгерда и Михея, ценой своих жизней спасших меня от убийц!

Дмитрий, миленький, я знаю, как тебе больно! Но уразумей и ты меня! Мы не можем преступить их кровь, жить так, словно всего этого не было! По крайней мере, я не смогу!

Дмитрий подавленно умолк, не найдя возражений на полные горечи слова княжны. Молчал и Воевода, потерявший вместе с племянником смысл бытия.

- Коли Эва так решила, мы не вправе ей препятствовать! – наконец со вздохом произнес он. - Что ж, девочка, собирайся в путь! Я отвезу тебя в обитель!

- Не делай сего! – простонал Бутурлин. - Не хорони себя заживо! Я готов на все, дабы унять боль в твоем сердце! Если ты скроешься в стенах обители, мы потеряем друг друга навек!

- Ты мыслишь, мою боль можно унять? – покачала головой Эва. - Нет, она будет преследовать меня до гроба. Живя со мной, ты изведешься сердцем и сам будешь страдать.

- Я готов разделить твою боль! – выкрикнул душой Бутурлин.

- А я не хочу сего! – отвернувшись, княжна зашагала прочь.

- Оставь ее, боярин, – положил Дмитрию на плечо руку Воевода,- ты же видишь, Эву не переубедить. Давай поступим мудро!

- Как это? – поднял на него горестный взор боярин.

- Пусть княжна немного поживет в обители. С ходу ее все одно не примут в монахини. Тем паче, что тамошняя настоятельница, Матушка Урсула, сама в прошлом шляхтянка, подавшаяся в монастырь из-за несчастной любви.

Едва ли она доведет дело до пострига, узнав о причинах, побудивших Эву просить убежища. Насколько мне известно, за время ее главенства в монастыре никого не заставлялили силой принимать монашеский обет.

От того, что девочка походит в послушницах, беды не будет. Со временем ее боль уляжется, и она сама покинет обитель.

Упорством же ты только оттолкнешь ее от себя! Смекаешь, о чем я толкую?

Раны княжны глубоки, но время – добрый лекарь. Предоставим ему целить Эву от хвори, против коей наши средства бессильны!

- Мыслишь, ее душа исцелится? – с надеждой бросил взор вслед уходящей княжне Бутурлин.

- Разве у нас есть иной выход? – пожал плечами старый поляк. - Надеюсь, мы не утратим больше того, что уже потеряли!

- Твои бы слова да Богу в уши! – молвил боярин. - Будем молиться Господу, чтобы сердце Эвы излечилось от скорби!..

- Будем, ибо больше нам надеяться не на кого! – грустно кивнул ему Воевода. - Ты и сам, Дмитрий, сие разумеешь!

_______________

Раздвинув ветви кустарника, Махрюта осторожно выглянул из укрытия. Уже третий день он скитался по лесам в поисках добычи. Разгром Радзивилова войска поставил крест на честолюбивых планах изверга обрести власть и славу и вынудил его начинать все сызнова.

Осень близилась к середине, о чем напоминали утренние заморозки и иней на пожухлой траве. Ночевать под открытым небом становилось неуютно, и Каин подумывал о том, как бы обзавестись жилищем.

Однако покинутая медведем глинистая берлога его не устраивала. Привыкший жить на широкую ногу, тать мечтал подмять под себя какую-нибудь разбойничью шайку, успевшую захватить один из лесных хуторов.

В том, что ему это удастся, у людоеда сомнений не было. Жизненный опыт подсказывал Каину, что разбойный люд охотно идет в услужение тому, кто способен его сплотить, дав ему цель и надежду на сытое грядущее.

Все это Махрюта уже дважды дарил татям, решившимся встать под его команду. Удачно сочетавший в себе недюжинную силу и хитрость зверя, он вполне подходил на роль разбойничьего вожака.

Оставалось лишь найти сброд, коий признал бы в нем атамана. Сделать это было непросто, поскольку за последние месяцы Самборский Владыка сумел очистить от татей окрестные леса.

Шайка, коей Махрюта верховодил без малого год, продержалась столь долго лишь потому, что облюбовала местом жительства остров на болоте, недоступный для войск Воеводы...

Нынешним утром Каину несказанно повезло. У водопоя ему встретился детеныш косули, коего лиходей без зазрения совести прикончил стрелой.

Насытив аппетит жареной тушкой, Махрюта решил выдвинуться к дороге, по которой частенько проезжали купцы и ремесленники. Не особо полагаясь на дары леса, разбойник решил добыть то, что всегда манило его алчную душу, – деньги.

Однако действовать следовало осторожно. После недавних военных событий на тракте можно было встретить самборский конный разъезд или, что еще хуже, сармат Князя Черногузского, с опозданием присланных в помощь Воеводе.

Эти вовсе не церемонились с татями и, изловив мародера, тотчас расчленяли его и развешивали по частям на придорожных деревьях, дабы дать острастку лихому люду.

Встреча с ними не прельщала Махрюту, умевшего, когда это требовалось, быть осторожным. Посему он не спешил выходить на тракт, ожидая, пока добыча приблизится к нему сама.