Unknown

В октябре 1999 года вышел десятый номер журнала "Москва" с письмом Евгения Викторова — одного из "посетителей" моего дома в деревне Рождествено летом 1974 года. К сожалению, инициатор затеи Таня Кочулаева позже погибла в автомобильной катастрофе, кто-то из тех молодых людей спился, но кто-то и протрезвел, стал верующим христианином. Неисповедимы пути Господни. "Уже на пенсии, — пишет автор письма, — в годы перестройки застрелился в Коврове бывший начальник УКГБ по городу Александрову Цыбульник". Важную деталь сообщил Викторов: "В 1982 году, когда я работал корреспондентом александровской газеты "Голос труда", как-то зимой у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонила моя бывшая школьная учительница, а к тому времени третий, идеологический, секретарь ГК КПСС. Интересовалась, езжу ли я в деревню Рождествено и цел ли дом В. Осипова. "Нужно немедленно его СЛОМАТЬ ДО КОНЦА. Может, кому-то из соседей дрова нужны, — сказала она. — Пусть берут всё, что осталось от дома..." Так по приказу строителей коммунизма был сломан мой дом, чтобы там не жить ни мне, ни другим зэкам.

 

* * *

 

В марте 1975 года следственный изолятор с ежедневным вытаскиванием на допросы, бесконечными "не скажу" и "от подписи отказываюсь" вдруг заклинило. Меня дернули на этап. В спецвагоне конвоир-казах чуть не прибил за то, что не сразу понял его приказ подмести клетку-камеру. Сегодня этот казах, вероятно, демократ и поборник суверенитета. Привезли в Москву, в знаменитый Институт судебной психиатрии имени Сербского. Решили проверить, дурак я или нет. Андропову понравилось пропускать всех политических через психушку. Авось обломится. Мне почти напрямую советовали, для "моего же блага", согласиться на рекомендуемый диагноз. "Лечащий" врач Табакова спросила: "Вы не разрешите взять пункцию из спинного мозга?" — "Конечно, нет!" — "Напрасно, напрасно. Что ж, насильно мы пункцию не берем", — и поджала губы, словно ее, бедную, обидели. Во Владимир я вернулся в конце мая. Следствие подходило к концу. Предъявили "Посев", "Вестник РХД": "Это ваши статьи (или обращения) или они сами сочинили?" В этих случаях я отвечал: "Статьи и обращения мои. Я это подписывал. А вот как это всё попало к ним, не скажу". Показали "Русскую мысль" с моим портретом и сообщением об аресте. Вспомнил одного простого работягу, сидевшего "ни за что", возмущенного покаяниями Якира и Красина: "Да если б обо мне написали — я бы под расстрел пошел". Кстати, в том же номере "Русской мысли", слева от меня, был портрет Солженицына. Следователь не выдержал: "У, вражина, и смотрит со злобой..." У этого ведомства какая-то особая неприязнь к Александру Исаевичу. Например, к Сахарову у них такой вражды не было.

 

Почти месяц — июль 1975 года — я знакомился со своим делом. 45 томов! Существенных было томов тринадцать, а все остальное — многочисленные экземпляры "Вече", изъятые при обысках. Полный комплект был взят у Петра Максимовича Горячева, печатавшего в Питере мой журнал за плату и рассылавшего его бандеролями по адресам. "Вече" получали в Киеве, Твери, Ярославле, Архангельске, Магадане, Нальчике, Воткинске, Магнитогорске, Барнауле, в Краснодарском крае, в Гороховце и т. д. Нередко журнал вскрывали "нечаянно" на почтамтах и передавали в КГБ. По делу № 38 о моей "антисоветской деятельности" допросили более ста человек.

 

1 августа 1975 года Брежнев подписал Заключительный акт в Хельсинки, поклявшись бдеть права человека. Поскольку суд надо мной состоялся 24—26 сентября 1975 года, я был первым узником совести, осужденным за инакомыслие, после подписания Хельсинкских соглашений. С меня началось нарушение Заключительного акта. Советский режим цинично плюнул на собственную подпись, и при этом ни одно государство-подписант не выразило протеста. Покарали-то русского... Как раз в сентябре канцлер Коль (будущий друг Ельцина) посетил СССР и любезничал с бровеносцем.

 

КАК ФАБРИКОВАЛИ ДЕЛО