Unknown

— У моей матери было четыре вождения в нетрезвом виде, — говорит она. — В трех из них я была в машине.

Внутри меня поднимается горячий, кипящий гнев. Я действительно начинаю презирать эту женщину, которую никогда не видел.

— Она забирала меня, и поначалу я не понимала - с ней трудно было что-то определить, потому что она всегда была в какой-то степени под кайфом. Но она начинала ехать все быстрее и быстрее, пропуская повороты, виляя по полосам. И я понял, что она не на нормальном уровне, а чертовски пьяна. К тому времени было бы уже слишком поздно, я оказался бы заперт на пассажирском сиденье. Все, что я мог сделать, - это убедиться, что ремень безопасности застегнут, уцепиться за маленькую пластиковую ручку внутри двери и надеяться, что она отвезет нас домой, а не будет гонять по городу часами, как она иногда делала, когда злилась на Рэндалла или когда ей просто чертовски хотелось этого.

Мара крепко сжимает руль обеими руками, глядя на улицу перед собой, но, вероятно, видя другую дорогу, ту, где нарисованные линии проносятся взад-вперед под шинами плетущейся машины, которую никто не пилотирует.

— В любом случае, — тихо говорит она. — Машины меня пугают.

— Всем следует быть осторожнее, когда они находятся в трехтысячефунтовой машине смерти, — говорю я ей.

Мара быстро смотрит на меня, ее ресницы поднимаются и опускаются, как крылья бабочки.

— Ты очень... понятливый, — говорит она.

— Понять тебя несложно. Конечно, ты боишься водить машину, если твоя мать ездила на ней, как на гребаных чашках. Люди водят свои машины одной рукой, прокручивая телефон, как будто с ними ничего не может случиться. При этом они боятся какого-нибудь статистически невероятного события вроде нападения акулы во время отпуска на Гавайях. Настоящие опасности постоянно находятся вокруг тебя.

— Может быть, даже в машине с тобой прямо сейчас, — говорит Мара, бросая на меня еще один быстрый взгляд, на этот раз с намеком на озорство.

— Ты говоришь обо мне или о себе? — спрашиваю я. — Из-за тебя у меня было больше проблем, чем из-за меня у тебя.

— Ты думаешь, я представляю для тебя угрозу? — говорит Мара, кончики ее пальцев слегка поглаживают руль, когда она поворачивает, уже зная дорогу к моему дому.

— Ты угрожаешь всему, что, как мне казалось, я знала, и всему, во что я верила.

Мы оставили позади все остальные машины и остались одни на длинной, извилистой дороге к Сиклиффу. Она набирает скорость, уверенно преодолевая повороты. Она выглядит сексуально за рулем моей машины, одетая в замшевую куртку, которую я купил для нее. Ее кожа и волосы сияют здоровьем. Даже ногти выглядят менее щербатыми - она не так часто их грызет.

Мара расцветает под моим присмотром. С каждым днем она становится все красивее, все сильнее.

Я делаю это. Я меняю ее.

— Тебе это нравится, — говорит Мара. — Ты не можешь насытиться этим.

Я хватаю ее за лицо и заставляю поцеловать меня, отводя глаза, пока машина летит по дороге.

Она задыхается, когда я отпускаю ее, и снова крепко сжимает руль.

— Сначала это было против моей воли, — говорю я ей. — Но теперь я полностью согласен. Я должен обладать тобой. Даже если это разрушит мою жизнь.

Мара въезжает на мою подъездную дорожку, и над нами возвышается фасад Сиклиффа. Выветрившийся темный камень напоминает пещеру, как будто дом - это еще одна часть скалы, упирающаяся в небо.

— Тебе нравится этот дом? — спрашиваю я Мару.

Она наклоняет голову в сторону, по-новому осматривая его.

— Он тебе подходит, — говорит она. — Снаружи - мрачный и пугающий. А внутри... удивительно красиво.

— Ты еще даже не все видела.

— Я знаю, — говорит она, глядя на меня, а не на дом.

Я беру ее за руку.

— Пойдем сюда.

Я веду ее в обход дома, по каменной дорожке, проложенной через густые живые изгороди из глициний, которые давно отцвели. Частный вход защищен со всех сторон, поэтому никто, кроме моего отца, не мог видеть, кто приходит и уходит.

Я открываю дверь его кабинета.

Мара заходит внутрь первой, оглядываясь по сторонам.

Я следую за ней.

Кабинет был разрушен. Книги сорваны с полок, их страницы вырваны и разбросаны повсюду. Стол разнесен на куски топором. Картины, висевшие на стене, разбиты. Даже диван и кресла расколоты, а из них, как кишки, свисают вещи.

Мара смотрит на это с открытым ртом.

Она нерешительно подходит к письменному столу и проводит кончиком пальца по его покрытой шрамами и поломками столешнице, оставляя след в пыли.

— Это ты сделал? — спрашивает она.

— Да. В ту ночь, когда умер мой отец.

— Это ты... это ты его убил?

— Нет. Вот почему я был зол. Он ушел, и слишком многое осталось невысказанным и без ответа.

— Что с ним случилось?

— У него было дегенеративное заболевание почек. Я знал, что это произойдет, но это случилось раньше, чем я ожидал. Тогда я разозлился на себя. Мертвым не дано успокоиться.

Мара смотрит на фотографии, развешанные на стене, - изображения искажены осколками стекла в каждой рамке.