Unlearning Shame: How We Can Reject Self-Blame Culture and Reclaim Our Power

Дополнительные данные свидетельствуют о том, что в рамках D.A.R.E. многие чернокожие и коричневые студенты чувствовали себя отчужденными и стигматизированными. [7] Занятия в рамках D.A.R.E. проводили полицейские, а не профессиональные педагоги или специалисты по наркомании, и многие из них придерживались неточных, расистских взглядов на то, кто и почему употребляет наркотики.[8] Я помню, как офицер D.A.R.E. в моей школе рассказывал в расовых стереотипах о наркозависимых "крэк-мамах", у которых государство отбирает детей. [9] После этой лекции бирасовый ученик из моего класса получил от одноклассников прозвище "крэк-ребенок" - оно преследовало его в течение многих лет.

Данные очень рано показали, что D.A.R.E. неэффективна. Но на протяжении 1990-х годов она оставалась самой популярной антинаркотической программой в США, получала сотни миллионов долларов государственного финансирования [10] и в итоге была принята в более чем пятидесяти странах. [11] Однако нет ни одного опубликованного научного исследования, подтверждающего ее пользу.

Для большинства школьных администраторов и законодателей не имело значения, что программа D.A.R.E. не основана на доказательствах. В мире, где правит системный стыд, решение широко распространенной социальной проблемы наркомании путем указания пальцем на "наркоманов" имело интуитивный смысл. На сайте удобнее было ориентироваться на конкретных людей, употребляющих наркотики, чем обсуждать, как общество может предотвратить такие вещи, как болезни сердца и печени, массовое лишение свободы, раннюю смертность и порочный круг бедности. Программа D.A.R.E. была в значительной степени вдохновлена образовательной программой по борьбе с преступностью Scared Straight 1970-х годов, которая также учила детей личной ответственности за противодействие преступности и насилию, и которая, как показали данные, также оказалась неэффективной. [12] Тем не менее, как и D.A.R.E., Scared Straight имела массовый общественный резонанс. Документальный фильм о тактике Scared Straight получил "Эмми" и "Оскар" [13] и продолжал демонстрироваться в классе еще долго после того, как исследователи обнаружили, что дети, прошедшие через Scared Straight, на самом деле чаще подвергались арестам. [14]

Длительная привлекательность фильмов "D.A.R.E." и "Scared Straight" показывает, насколько привлекательным для нашей культуры является стыд и насколько он контрпродуктивен для изменения индивидуального поведения или предотвращения общественных кризисов. Стыд лишает сил. Он демотивирует и изолирует нас. Если его применить к таким масштабным социальным проблемам, как эпидемии заболеваний или изменение климата, он вселяет в нас ужас. И все же мы продолжаем тянуться к нему. В этой главе мы изучим психологию стыда и обратимся к исследованиям, которые показывают, почему полагаться на стыд не только неэффективно, но и саморазрушительно. Мы также узнаем, почему системный стыд продолжает затягивать нас в свои сети, несмотря на горы доказательств против него.

 

Стыд заставляет запретное казаться более привлекательным

В то время как я учился в D.A.R.E., мой собственный отец тайно курил сигареты за мусорными контейнерами и в укромных парках по всему городу. Хотя он утверждал, что бросил курить, когда я родился, мой отец тайно продолжал курить более шестнадцати лет. Однажды, когда я учился в десятом классе, я прервал занятия, чтобы пойти покурить в парк со своими друзьями. Он стоял между деревьями, с пачкой в руках, с выражением лица "оленя в свете фар".

Все взгляды моего отца на жизнь были разрушены стыдом. Он всю жизнь скрывал свой церебральный паралич и судороги. Все мое детство он говорил мне, что мне повезло, что я не унаследовал его "уродливые" рыжие волосы и большой нос. Когда в среднем возрасте у него развился диабет, он лгал нашей семье и своему врачу о своих пищевых привычках, налегая на спрятанные в тайниках сладкие продукты поздно вечером. Он верил в то, что у него есть банковские счета, о которых никто не знает, что у него есть незаконные связи и что он держит других людей на расстоянии. Когда он впал в диабетическую кому и умер, когда мне было восемнадцать, никто не мог найти его тело в течение нескольких дней, потому что он был настолько социально изолирован.

"Твоему отцу нравилось иметь секреты", - так объясняет это моя мама. Я думаю, он чувствовал себя обязанным упиваться своим позором. Когда он умер, моя семья нашла кипы визиток психотерапевтов, разбросанных по всему дому, но, насколько мы можем судить, он так и не позвонил ни одному из них. Его стыд не давал ему провести сильную границу между остальным миром и его одиноким, закручивающимся в спираль "я", и именно это его и погубило.